Миллионы людей были убиты только потому, что кто—то провозгласил себя выше других. А теперь эти убийцы заговорили об истощении планеты? Этот мир был достаточно богат, чтобы утолить потребности каждого живущего здесь существа, но он был слишком беден, чтобы утолить человеческую жадность. Дмитрий знал это, как никто другой. Твари, убившие его жену и друзей, теперь говорили об очищении земли, вот только что—то они не торопились начинать с самих себя.
— Сможешь чиркнуть ему послание? — произнес Лесков, мысленно обратившись к Кристофу. Тот согласился. В какой—то момент Шульцу захотелось попросту взорвать самый «разговорчивый» беспилотник, тем самым показав свои намерения. Пусть эти ублюдки видят, как кайрамы собираются «не вмешиваться» в дела человечества. Однако идея Дмитрия показалась ему более эффектной.
Взгляд Кристофа переместился на ближайший к нему самолет, и в тот же миг беспилотник, словно потеряв контроль, принял в воздухе вертикальное положение и очутился точно напротив «рупора» «процветающих». Раздался пронзительный скрип металла, и вскоре на поверхности крыла вертикального беспилотника из глубоких царапин стала складываться надпись:
«Да низвергнется пламя с небес, да очистит оно землю…»
А затем один за другим беспилотники начали взрываться. Крис и Жак не сводили с них глаз до тех пор, пока не уничтожили последний.
Воцарилась тишина. Морозная, пряная, хмельная. Впервые она показалась Дмитрию настолько мелодичной. Прежде тишина наземного Петербурга ужасала его, но сейчас… Сейчас она звучала победой. Первой победой, которую не пришлось выменивать на десятки жизней, как будто смерть — это беззубая торговка на рынке. Эта тишина была триумфальнее любого гимна, любого марша…
Взгляд Дмитрия скользнул по его спутникам — столь разным, непредсказуемым и своевольным. Эти люди никогда не были его подчиненными, но, наверное, только сегодня Лесков по—настоящему разглядел в них своих союзников. Никто из этих полукровок не побоялся применить на себе опасную сыворотку, чтобы помочь другому. Да, конечно же, они боялись. Они ведь не идиоты — очертя голову бросаться на амбразуру, зная, что никто не выживет. И тем не менее бросились.
А затем мысли Лескова вернулись к Эрике. Если бы она только знала, что сегодня сделал ее препарат… Эта хрупкая женщина не просто создала для них оружие, она подарила им надежду. Именно благодаря ей впервые за долгие месяцы «процветающие» утратили свою неуязвимость. Больше они не смогут спать спокойно…
Воспоминания о погибшей жене больно царапнули в груди. Господи, как же он по ней скучал! Не было ни дня, когда он не думал о ней, не представлял ее красивое лицо, любимые губы. Он бы многое отдал, чтобы сейчас иметь возможность ворваться в лабораторию и застать Эрику там, сидящей за рабочим столом. А затем прижать ее к себе, встревоженную и немного растерянную, и рассказать, что они впервые по—настоящему победили. В ее глазах наверняка бы отразилось недоверие. Война имела уродливое свойство — избавлять от привычки верить в хорошее. Но сегодня бы Эрика поверила. Этой ночью полукровки победили не только вражеские беспилотники, а в первую очередь свои страхи и собственную гордыню. До этой минуты все придерживались политики — каждый сам за себя, однако сегодня всё изменилось.
Жак заговорил первым, мысленно обратившись разом ко всем присутствующим:
— Я до сих пор пребываю в шоке, но, наверное, это было лучшим сражением за всю историю этой войны!
— Особенно порадовала его непродолжительность, — заметил Ханс, весело усмехнувшись. — Господи, а мы ведь могли даже не обращаться! Ты и Крис прекрасно справились сами.
— Тут дело не в «справились», а в том, что враг наконец увидел, на что мы способны, — ответил Матэо. — Небось, в штаны наложили…
— Самое главное, что «процветающие» увидели, что нас гораздо больше чем просто один синий дракон, — заметил Лесков.
— А что ты имеешь против одного синего дракона? — деланно удивился Кристоф. — Если бы не он, мы бы никогда не узнали, что способны обращаться.
— Ага, и Фостер, — усмехнулся Жак. — Куда делся этот скользкий ублюдок?
— Уполз в свою нору, — ответил Ханс. — Я думал, что у него хватит совести — пойти вместе со всеми. В общем, кто бы что ни говорил, но Фостер — это редкостная мразь. Когда будем испытывать «эпинефрин» на нем, слово «гуманность» начисто исчезнет из моего словарного запаса.
— Ты это Кристофу скажи, — Лесков красноречиво посмотрел на Шульца, на что тот немедленно возмутился:
— Я же не знал, что препарат сработает! А если бы Жак умер прямо на наших глазах? Мы бы сейчас не были такими веселыми… Я не привык заставлять людей делать что—то против их воли. Понимаю, что у «шепчущих» несколько иные ценности… То есть…
Кристоф замялся, не желая случайно поссориться в такой радостный момент.
— Я имел ввиду…
Тогда Лесков пришел ему на помощь:
— Понравилось летать?
— Не то слово! — в голосе Шульца послышалась благодарность. — Может, еще немного покружим, пока есть время? Это самое потрясающее из всего, что мне доводилось испытывать.
— Это самое потрясающее до тех пор, пока не попробуешь приземлиться, — усмехнулся Дима.
— А что там сложного? Приземляешься и всё.
— Ты так считаешь?
— Я в этом уверен. Драконы — это те же птицы…
— Ну так вперед, колибри, — хохотнул Матэо. — Покажи всем, как надо!
Взгляды присутствующих обратились на Кристофа, и он уже не мог пойти на попятную. Кивнув, он сделал в воздухе изящный круг, после чего устремился вниз.
— А что случится—то? — внезапно встревожился Ханс.
— Три… Два… Один… — протянул Лесков, не сводя взгляда с дракона, который едва коснувшись земли, внезапно потерял равновесие и кубарем покатился по улице. Матэо и Жак громко расхохотались, наблюдая за тем, как Кристоф неуклюже поднимается с земли. Он честно решил не применять телекинетические способности и сейчас откровенно жалел об этом.
— Может, они все так садятся? — предположил Ханс, желая хоть как—то обелить друга.
— Это нормально. Я тоже падал, — ответил Дмитрий. — Думаю, перед тем, как планировать дальнейший ход войны, неплохо бы нам научиться хотя бы приземляться. Пробуйте, пока не закончилось время…
Время заканчивалось не только у них, но и у тех, кто сейчас находился на Золотом Континенте. Прежняя спокойная жизнь словно тоже покрылась царапинами, которые кровили ужасающим предупреждением. Интерпретация библейской цитаты неприятно поразила своей неумолимостью, причем гораздо сильнее нежели взорванные беспилотники.
Джордж Уилсон застыл перед экраном, слепо пялясь в его черноту. Таким же черным ему представлялось и будущее Океании. Обуглившимся. Равнодушным. Мертвым. Тот мир, который он и его люди создавали долгими годами, мог в одночасье сгинуть в пламени иноземных захватчиков. Его дом превратится в пепел, его чудесные жена и дочь будут сожжены заживо. При этой мысли ладони мужчины невольно сжались в кулаки.
