Спор выходит за рамки университета. Когда во Франции, как и во всей Европе, начинает формироваться целостная система образования, воспитание и обучение юношества возлагается в основном на религиозные организации, и образование слабо контролируется королевской властью. Светские власти недовольны таким положением дел, и это недовольство накладывается на всплеск национального галльского самосознания, характерный для XVII–XVIII веков. Из коллежа Людовика Великого в Париже изгоняются иезуиты, а Карадек де ла Шалоте, королевский прокурор в Бретани, произносит по этому поводу пламенную речь. По какому праву, возмущается он, люди, получающие приказы из Рима (то есть иезуиты), берутся обучать и воспитывать французов? Все равно как если бы афиняне просили спартанцев обучать их! «Почему хотят убрать из гражданских учреждений всех, кто не дал обета безбрачия? Что за нелепость! Неужели для того, чтобы обучать детей, надо не иметь собственных? Можно подумать, что кто-то специально не желает, чтобы росло народонаселение в государстве, или считает, что во Франции слишком много жителей».
[191] Так проблема безбрачия преподавателей приобретает еще и политическое звучание.
В 1790 году возникает еще одна проблема, связанная с духовным статусом Парижского университета. В этом году были принята Гражданская конституция для духовенства, но большинство преподавателей отказались приносить присягу, что было расценено как неподчинение. Начались разного рода репрессии, и в 1792 году факультеты университета были закрыты один за другим. Университет восстановили лишь в 1805 году.
Вопрос о безбрачии преподавателей возникал снова и снова. Закон от 11 флореаля X года (1 мая 1802 года) потребовал назначать на ответственные должности в лицеях женатых или вдовцов и в то же время запретил женщинам появляться в здании лицея. Император в свою очередь настаивает на том, чтобы преподаватели университета соблюдали целибат и жили коммунами в общежитиях (декрет от 17 марта). Профессора не обязаны соблюдать целибат, но должны жить в коммуне, а это возможно только для холостых.
[192] Правила эти невыполнимы и поэтому остаются только на бумаге. Обратим, однако, внимание, что император считает себя вправе предъявлять требования к заведению, имеющему религиозный статус.
Вопрос о безбрачии для преподавателей светских школ больше не встанет, однако до XX века школы будут прибежищем для холостяков и особенно для одиноких женщин.
Незамужняя женщина
Робер Гискар, нормандский военачальник, завладел обширной территорией на юге Италии и стал герцогом Апулии, Калабрии и Сицилии. Он пользовался поддержкой папы римского и враждовал с Византией. И вот константинопольский император Михаил VII решил заключить с Гискаром долговременный союз и предложил женить своего сына Константина на одной из семи дочерей Гискара. В 1074 году после долгих колебаний Гискар согласился выдать за Константина свою дочь Елену. Ее привезли в Константинополь, она приняла вторичное крещение по греческому обряду и стала жить в покоях дворца, где продолжала образование и ждала совершеннолетия. Но Византийская империя переживала кризис, в 1078 году Михаила свергнул с престола Никифор Вотаниат, причем узурпатор недолго удержался на троне. Разгорелась гражданская война, и в 1081 году императором стал Алексей Комнин. Все это время Елена жила в монастыре, куда ее поместили после падения Михаила VII, лишь изредка выходя оттуда, чтобы прислуживать императору. Алексей Комнин, как пишут историки, любил Елену как родную дочь; обязанности ее сводились к тому, чтобы подавать императору салфетку, если он запачкается, и ухаживать за его бородой.
[193] Она ни в чем не нуждалась и была окружена почетом.
И вдруг рассерженный Робер Гискар затеял поход против Византии. Предлогом послужили оскорбленные отцовские чувства, но это был лишь предлог: если бы его действительно беспокоила участь Елены, он уже давно изыскал бы способ вернуть ее домой. Робер Гискар пошел на Комнина потому, что, изгнав византийцев из своих владений, он стал вынашивать честолюбивые планы и обратил взоры на саму Восточную империю. Поход оказался успешным, однако Гискар внезапно повернул вспять, пришел на помощь папе римскому, сражающемуся с германским императорами, и погиб в 1081 году. Все это время Елена по-прежнему расчесывала императору бороду.
Если верить Ордерику Виталию, служба Елены при императорской бороде длилась 20 лет, как вдруг Алексей Комнин решил вернуть сироту домой, и, как пишет хронист, «мы не знаем, вышла ли она замуж, так как шансы ее на вступление в брак были весьма малы».
[194]
Девушки из знатных семей часто служили ставкой в матримониальной и политической игре, причем их мнение никого не интересовало. Новая концепция брака, поддержанная церковью, во многом облегчила положение женщины, так как впервые в центр представления о брачном союзе была поставлена любовь — разумеется, речь шла о любви, возникшей уже после заключения брака. Однако церковь не видела ничего зазорного в том, что брак служил политическим целям, а супружеские союзы между детьми закрепляли политические и военные союзы, заключенные их родителями.
В XII веке Петр Ломбардский составил своего рода пособие по законодательству, долгое время бывшее весьма популярным; там он говорит, в частности, о том, что брак служит примирению врагов и установлению мира. При этом традиционные блага, вытекающие из брака и сформулированные еще Августином, такие как приумножение богатства и возможность любить красивую женщину или красивого мужчину, кажутся ему не столь важными.
[195]
Если виды на брак срывались, как это произошло с Еленой, невесту просто-напросто держали как заложницу до старости, пока она не становилась непригодной для другого брачного союза, который мог оказаться на руку противникам. Вот цинизм, достойный Макиавелли, но появившийся задолго до него. Безбрачие знатных девушек стало такой же ставкой в игре, как и брак. У Карла Великого не было недостатка в наследниках мужского пола, однако он не желал, чтобы после его смерти право сыновей на престол кем-то оспаривалось, и предусмотрительно не выдал замуж ни одну из дочерей. Некоторые из них вступили в «законное сожительство» (Friedelehe — торжественно скрепленный брачный союз, не признаваемый, однако, церковью), но дети, родившиеся от такого брака, то есть внуки Карла, не могли бы претендовать на корону.
[196]
