В эпоху Возрождения участь женщины стала более тяжкой, и не только из-за введения романского права. Так, медики Возрождения открыли, что не существует «женского семени», которое, как считалось в Средние века, необходимо, так же как и мужское, для зачатия ребенка. Соответственно, все дискуссии на тему, должна ли женщина испытывать удовольствие от полового акта, прекратились. При этом чуть ранее, к XV веку, церковь смягчилась и перестала видеть в супружестве одно лишь исполнение долга, признав за супругами право испытывать удовольствие в совместной любви.
[241] И вот через два поколения тон разговора о половом акте кардинально меняется. В катехизисе Канизия (1565), основанном на решениях Тридентского собора, говорится, что супружеские отношения ни в коей мере не могут быть средством развлечься или выразить любовь супругов друг к другу. Монтень выражается еще яснее: он предпочитает, чтобы жена получала удовольствие любви не от него, а от любовника. Вывод: женщина выходит замуж не для того, чтобы получать удовольствие. Тогда зачем выходить замуж?
Не будем упрощать представление о браке и его развитие от Средневековья к XVII веку. Положение женщины и в Средние века было не слишком завидным, хотя именно в XVI веке возникло устойчивое мнение, что муж совершенно не обязан сделать жену счастливой. Однако безбрачие не виделось выходом, и многие женщины выходили замуж, чтобы избежать более обременительной отеческой опеки. Смена одного тирана на другого — тоже выход. В пьесе Мольера «Брак поневоле» (1668) Доримена надеется найти в будущем муже сочувствие: «…отец был со мной неизменно суров и до последнего времени держал меня в невыносимой строгости. Меня уже давно бесит, что он стесняет мою свободу, и я часто мечтала выйти замуж для того, чтобы не подчиняться больше родительской воле и жить по-своему» (сцена II, пер. Н. Любимова). Вскоре читатель узнает, что она рассчитывает быстро овдоветь и получить от мужа наследство, чтобы сойтись со своим любовником.
Зато и отцы в комедиях Мольера мечтают поскорее избавиться от строптивых дочерей. В «Браке поневоле» Алькантор радуется, что сбыл дочь с рук: «Ну, слава богу! Я от дочки избавился, теперь уж вам придется следить за ее поведением» (сцена X, пер. Н. Любимова). В «Смешных жеманницах» Горжибюс жалуется: «Мне надоело с вами возиться: нянчить двух взрослых девиц — непосильное бремя для человека моих лет» (сцена IV, пер. Н. Яковлевой).
Если умирал отец, забота о девушках на выданье ложилась на старшего мужчину в семье. В 1737 году умер зять Вольтера Миньо, и Вольтер вместе со своим братом Арманом должен был заняться судьбой племянниц. Арман хотел отдать их в монастырь, а Вольтер дал приданое, чтобы они могли найти себе жениха по вкусу; правда, потом муж одной из племянниц навсегда рассорился с ним.
Брак может стать ловушкой: желание освободиться и от опеки отца, и от опеки мужа сильно, но не стоит слишком рассчитывать на скорое вдовство…
Одна из «смешных жеманниц» Мольера, Мадлон, надеется в Париже «хоть немного подышать» перед замужеством, но другая — Като — решительно настроена против брака: «Можно ли свыкнуться с мыслью о том, чтобы лечь спать рядом с неодетым мужчиной?» (сцена IV, пер. Н. Яковлевой).
К концу XVI и особенно в XVII веке женщины осмелились восстать против грустной альтернативы, предлагающей рабскую зависимость в любом случае. Один из самых красноречивых и, вместе с тем, заслуживающих сострадания примеров — Мари де Жар де Гурне (1565–1645), называвшая себя «сводной дочерью» Монтеня. Девушка родом из Пикардии прочла в 18–19 лет «Опыты» Монтеня; они потрясли ее, она познакомилась с автором и стала поверенной тайн старого Монтеня, а после его смерти — издательницей его наследия. Отец Мари умер, когда ей было 12 лет, мать — когда ей было 26, на нее легла ответственность за младших братьев и сестер, причем материальное положение семьи было плачевным. Одна из старших сестер уже была замужем, другая ушла в монахини. Мари удалось пристроить младших детей в семью друзей, сама же она так и осталась незамужней.
Она целиком посвятила себя творчеству великого человека — своего кумира. В 1594 году она получила от вдовы Монтеня его бумаги, а в следующем году появилось первое переиздание «Опытов». Вплоть до смерти Мари выйдет не меньше дюжины изданий, не считая тех, что печатались в провинции и за границей. Она сама занималась всем: вычитывала текст, писала комментарии, переводила цитаты с греческого и латинского языков, договаривалась с книгопродавцами.
Разумеется, ею кроме прочего двигало желание войти в литературные парижские круги. Ее приняли, но над ней смеялись и потешались, как над синим чулком, устраивая недостойные розыгрыши. Она сама распоряжалась собственным имуществом, и дела шли плохо, особенно когда после смуты, связанной с Лигой, пропала ее рента. С невероятным трудом ей удалось добиться королевской пенсии, позволявшей вести скромную жизнь — более скромную, чем ей подобало по социальному положению. Все говорили, что стол у нее скудный. Она могла позволить себе держать только двух лакеев, одну служанку и горничную, прислуживавшую ей с самого детства. Неизрасходованная нежность Мари выливалась на кошечек: Донзель, Пиалу и Минету.
Если то, что она не вышла замуж, могло быть объяснено семейными обстоятельствами, то на ее жалкое материальное положение, преданность творчеству Монтеня и желание проявить себя на поприще словесности, равно неприемлемое как для монашенки, так и для замужней женщины, в обществе смотрели косо, она же принимала все с гордо поднятой головой и требовала того, что ей причиталось. Мари де Гурне стала первой женщиной, яростно отстаивавшей равенство мужчины и женщины, которое невозможно было реализовать в браке.
Покой в семье основывается на подчинении одного супруга другому, ибо одних лишь разумных доводов недостаточно, чтобы прийти к согласию, а «мужское упорство» мешает тому, чтобы «уступал он». Именно поэтому святой Павел провозгласил главенство мужа над женщиной.
[242] Незачем и говорить, что только незамужние одинокие женщины понимают, что женщина изначально не слабее мужчины, и знают, какова цена той свободы, от которой другие отказываются ради мира в семье.
Писатели XVII века не впадали в такие крайности, как провозглашение безбрачия единственной формой свободы для женщины, однако вопрос о произволе отцов и мужей поднимался неоднократно. Мольер не раз обращается к этой теме: «Не в Турции же мы, где под замками жены» («Школа мужей», акт I, сцена 2, пер. В. Гиппиуса). В «Школе жен» та же тема затронута иначе: запереть девушек — это значит заставить их рваться на свободу. Напрасно Сганарель в «Школе мужей» обличает «современную распущенность нравов» — чрезмерная строгость лишь усиливает тягу к свободе: «Итак, обдумайте мой искренний совет, Что запирать жену для мужа смысла нет» (акт I, сцена 3, пер. В. Гиппиуса).
