Клод де Салльнов познала все этапы жизни одинокой женщины: осторожное сожительство (ей удалось не забеременеть от Сент-Этьена), насильственное водворение в монастырь и добровольный уход в него, свободную жизнь на попечении кузена, жизнь затворницы на попечении дяди и, наконец, брак с похитителем. Ее репутация не слишком испорчена, потому что на каждом этапе своей жизни она находится под покровительством мужчины; скомпрометировать ее мог бы только внебрачный ребенок.
Риск рождения ребенка представлял основную опасность в любовных внебрачных связях. Сейчас мы понимаем, какую роль в истории безбрачия играют надежные противозачаточные средства. Появление ребенка не только угрожало репутации девушки, но и грозило смертью мужчине, поскольку за совращение полагалась смертная казнь. Именно поэтому распутники старались избегать связи с девушкой, так как если она беременела, то следовало или жениться на ней, или дать ей приданое. Богатые любовники предпочитали сначала выдать возлюбленных замуж, а потом уже соблазнять их. Так, например, Генрих IV сначала выдал Шарлотту де Монморанси за принца Конде, «более склонного к охоте, чем к женщинам», а потом уже обольщал ее. Некий Патрю, влюбленный в дочь прокурора, «белокурую и белую, с самой обворожительной на свете фигурой», лишь тогда сумел склонить ее на свою сторону, когда нашел ей достойного мужа. После замужества, когда появление ребенка не вызвало бы никаких пересудов, она спокойно сошлась с Патрю. Однако муж вскоре умер, и Патрю не стал более ходить к ней, ибо «связь с вдовой не менее опасна, чем связь с девушкой».
[258] При связи с куртизанкой таких проблем не было: ее репутация давно испорчена, и она ничего не будет требовать, если вдруг забеременеет.
Не будем удивляться, что короли все еще занимаются замужеством благородных девушек. Нинон де Ланкло могла бы обратиться к королю, если бы поклонник не «испортил» ее, не предложив обычного выхода. Сходная, но более завидная судьба у Марион Делорм, конкурентки Нинон при дворе. Родители подыскивали ей выгодную партию, как вдруг ею увлекся де Барро, прозванный Великолепным Развратником. Вскоре красавица Марион заблистала в свете, и у де Барро появились соперники — кардинал Ришелье и Сен-Мар. Кардинал-министр не мог жениться, а молодой и обольстительный Сен-Мар предложил Марион руку.
Марион приняла предложение: ей было 27 лет, и, несмотря на ослепительную красоту, она уже миновала возраст, в котором девушки обычно выходят замуж. Де Барро счел себя оскорбленным, кричал о поругании чести, о неверности, как если бы продолжительная любовная связь была равнозначна браку. Все знают, что последовало дальше: родители не дали согласия на брак юного Сен-Мара (ему было всего 19 лет). Он сочетался браком тайно, но брак был аннулирован по настоянию матери молодого человека, мадам д’Эффиа. Брак не пришелся по душе ни королю, обидевшемуся на Сен-Мара за предательство их дружбы, ни Ришелье, влюбленному в Марион. Расторжение брака вызвало большой шум, следствием которого, в частности, стал королевский указ от 26 ноября 1636 года, запрещающий тайные браки. Для Сен-Мара это явилось началом королевской немилости; через три года он был обезглавлен. Для Марион со скандалом рухнули надежды на брак в будущем.
В мире, где общество признает право на сексуальную свободу за мужчиной и отказывает в том же женщине, самым страшным бедствием для сладострастной девушки оказывается встреча с себе подобным мужчиной, например таким как Линьер, который умело манипулировал девушками, обещая жениться, то есть заключить брачный контракт, а потом бросал их. Он цинично признавал, что «честность» его заключалась в том, чтобы не заводить больше трех любовниц одновременно.
[259]
Если женщина оставалась до старости незамужней, это означало, что ее никто не захотел или что ее хотели все. Если она не куртизанка, то она убогая. И выражения того времени подчеркивают это достаточно жестоко. Искать мужа — это «заколоть за ухо букет», подобно тому, как украшают быка, когда его ведут продавать. Для мадам де Севинье мужа «ловят на крючок», как рыбу, или на него «кладут подушечку», как на стул, чтобы удобней было сидеть. Та, кто возвращается с «рыбалки» ни с чем, выглядит жалко. Ее называют «перезревшей», как овощ. Сен-Симон, например, так пишет о старшей дочери Круасси: «Она уже совсем перезрела и очень уродлива». Жан Ришар (1638–1719) дает неожиданное сравнение: «Она пьянит, как слишком спелый финик». Если девушка отказала многим достойным женихам, но так и не нашла хорошую партию, на нее «снизились расценки». Именно такую разборчивую невесту имел в виду Лафонтен в басне о цапле, которая отвергла самую лучшую рыбу, а теперь довольствуется червяком.
В этой басне, которая называется иногда «Цапля», а иногда «Девушка», муж представляется такой же насущной потребностью, как рыба для цапли. Надо ли говорить, что эта потребность, сравнимая с голодом, носит чисто сексуальный характер? Концепция женской ненасытности восходит к средневековым медицинским представлениям об организме женщины: внутри ее тела расположена матка, подобная маленькому зверьку, и она кричит от голода всякий раз, как не получает своей порции мужской жидкости. Баснописец, как и большинство его современников, не представляет, что женщина способна обходиться без мужчины: природа обделила женщину в том, что ей может дать мужчина. Теория недостатка и восполняемости долго будет ведущей в размышлениях о женском безбрачии. Что же касается червяка, то психоаналитик несомненно увидит здесь соответствующий символ.
Червяк может даже и не принимать человеческую форму. Аббат Рео, брат Таллемана де Рео, рассказывает, как некая старая дева призналась ему со смущением: «Я думаю, что выйду замуж лишь на небесах». «Не знаю, кого из святых вы выберете себе в мужья, — сказал аббат, — быть может, святого Аливерго». Таллеман де Рео уточняет, что именем этого святого, умершего «с напряженным членом», с XV века называли жезл фаллической формы.
[260]
В добропорядочном обществе не девушка выходила замуж, а родители выдавали ее замуж. Оказавшись без покровителя, она как бы впадала в немилость у судьбы и не могла ни на что надеяться. Сестра барона Прессена, дворянина из Дофине, была «хромой и плохо сложенной». Она долго надеялась выйти замуж, но через три месяца после смерти брата решила «выйти замуж за Господа, так как он не столь придирчиво ее осматривает».
[261] Иногда девушку толкает к замужеству «некоторое желание», как пишет Лафонтен. Фюретьер дает неприглядный портрет старой девы, поклявшейся, что выйдет замуж лишь за того, кто овладеет ею перед судом. Старая дева всегда «сухая и тощая от непрестанной заботы о своем бедственном положении», и она проявляет активность, необычную для своего пола. «Ее целомудрие — часто вынужденная добродетель, ибо она никогда не могла прийти с кем-либо к согласию».
[262] От ужаса стать старой девой многие становились куртизанками.
