Для потомков Арман Аруэ стал «братом Вольтера», но поначалу Франсуа, поэт, воспринимался всего лишь как брат «сборщика пошлин из счетной палаты». Арман был чиновником высокого ранга, унаследовавшим от отца должность и рабочее помещение в королевском дворце. Он выигрывал при сравнении с младшим, непутевым и почти лишенным наследства Франсуа, и вопрос о том, чья жизнь удалась больше, казался решенным. После смерти отца братья стали заклятыми врагами из-за завещания, по которому к старшему доля наследства отходила целиком, а младший мог получить свою только после рождения детей. Даже религиозные убеждения братьев были противоположны: воспитанник иезуитов стал убежденным скептиком, а воспитанник янсенистов проникся фанатичным благочестием. Франсуа писал пьесу «Магомет, или Фанатизм», а Арман принимал в это время в своем рабочем кабинете представителей запрещенной королем секты конвульсионеров из Сан-Медара.
Арман умер холостяком и, не имея прямых наследников, позаботился о том, чтобы Вольтеру не досталось ничего из семейного состояния. Он отдал распоряжение перевести после его смерти все движимое имущество в недвижимое, так чтобы брат мог получить лишь право пользования своей частью наследства. Арман умер в 1745 году в возрасте 60 лет; умирающий лежал один в комнате, окна которой выходили на Сен-Шапель, а в прихожей Вольтер спорил по каким-то вопросам богословия со священником, пришедшим дать умирающему последнее напутствие.
[287]
Чиновники высокого ранга и те, кто работал в городской администрации, не были обязаны оставаться холостяками. Отец братьев Аруэ, занимавший тот же пост, что и Арман, был женат. Однако создается впечатление, что холостяков среди «людей в мантиях» — судей и городских должностных лиц — было немало, во всяком случае, часто встречаются рассуждения о том, что холостая жизнь подобает им более, чем семейная. Доводы приводятся традиционные: как может человек, на котором лежит забота о семье, полностью отдаться заботе о других (а именно это вменялось в обязанность судейским и административным чиновникам)? «Можно ли порицать достойных граждан, на плечи которых легла ответственность за сохранение порядка и благополучие народа, если они полностью отдаются своему делу и ради наилучшего служения ему отказываются от мелких радостей и забот, неотделимых от обустройства собственного семейного очага?»
[288] Здесь мы видим опровержение расхожего представления: «холостяк — это эгоист». Наоборот, в заботе о других он не имеет возможности позаботиться о себе.
Холостая жизнь — разумеется, если она целомудренная и добродетельная, — становится знаком бескорыстия и готовит человека к служению на благо Справедливости: «Мужчина, что проводит жизнь в безбрачии, будет самоотверженно сражаться за короля, ибо он не отягчен любовью к женщине или заботой о детях, и единственная его цель — бороться с врагами во славу Государя и отечества. Если же это человек мантии, он более расположен поддерживать справедливость, ибо может воздавать ее всем по заслугам; он не отягчен корыстью».
[289]
Откуда возникла в сознании взаимосвязь между службой в городском управлении и безбрачием? Быть может, она пришла из тех времен, когда знатоками права были клирики? Парижский парламент вплоть до революции сохранил некоторые следы ушедшей эпохи.
Со времени правления Людовика IX Святого во Франции начался процесс сокращения могущества отдельных феодальных сеньоров за счет усиления власти короля. Постепенно для того, чтобы вершить правосудие, стало недостаточно короля и пэров, и при дворе появились специалисты в области права, которых называли «магистры двора». Именно из них со временем сложился парламент. Профессионализация судебной власти завершилась к XIV веку, на смену пэрам в судах пришли советники парламента, хотя король и некоторые принцы имели право заседать в нем. Однако существовало светское и церковное право, и поначалу в парламенте заседали и миряне, и лица духовного звания, причем их было поровну. Но существование независимого церковного суда привело к тому, что надобность в советниках парламента — клириках стала отпадать, а количество их начало сокращаться, и места, предназначенные для советников духовного звания, все чаще занимали миряне. Тем не менее возможно, что в сознании людей членство в парламенте было по-прежнему сопряжено с духовным званием, а значит, и с безбрачием.
[290] Насколько это представление соответствовало реальности, сказать трудно. По биографиям парламентариев можно определить, что они были женаты, раз упоминается жена, но отсутствие упоминания о ней, равно как и о детях, еще не может быть достаточным доказательством того, что тот или иной человек холост. Депутаты Генеральных Штатов, созванных в 1789 году, по большей части были женаты. Известны, однако, имена некоторых депутатов-холостяков, таких как нормандец Жан-Батист Флери (1734–1804). Он не был женат, имел неплохую карьеру за плечами: был парламентским адвокатом, советником-председателем соляного амбара в Арфлере и королевским прокурором в округе Монтивилье. За два года, что длился его мандат депутата, он стал мировым судьей в кантоне Монтивилье, но так и не женился. Холостяком был и знаменитый кулинар Брийа-Саварен (1755–1826). Он работал в городской магистратуре, некоторое время был представителем от третьего сословия и лишь перед самой смертью опубликовал прославившую его книгу «Физиология вкуса».
Однако королевская служба не ограничивалась парламентом, и бескорыстие не было основным мотивом для того, чтобы не вступать в брак. Мы уже говорили о том, как герои, подобные Эреку, не желали приносить брак в жертву своей репутации доблестного рыцаря. Королевский двор, такой, например, как Версальский, мог загубить самую блестящую репутацию и самые честолюбивые намерения, поэтому многие не рисковали ввязываться в брачный союз из страха, что он может помешать придворной карьере. Вот что пишет Лабрюйер, знаток придворных нравов XVIII века: «Свободный мужчина, без жены, имея некоторый ум и смекалку, может возвыситься над своим положением, войти в светское общество и сравняться с самыми знатными людьми. Однако если он женат, сделать это существенно труднее: брак расставляет всех людей по их чинам».
[291] Старый довод, где «свобода» и «безбрачие» являются синонимами. Еще в античности так обосновывалась необходимость безбрачия для философов, в Средние века — для клириков, в XIX веке — для школьных учителей и учительниц (этих славных солдат Республики). В XX веке подобная идея стала мила некоторым управляющим больших предприятий по отношению к своим сотрудникам. Нельзя служить двум господам сразу, и великие дела, как и великие армии, словно ревнивые супруги, следят за теми, кто им служит.
