Екклесиаст (поздняя книга), перечисляя, в чем проявляется мирская суета, предостерегает человека от тоски одиночества, когда никто не поможет ему против врагов. Законодательные тексты более определенно настаивают на необходимости жениться. Так, например, законы левирата обязывают жениться на вдове умершего брата, если брат умер бездетным, «и первенец, которого она родит, останется с именем брата его умершего, чтобы имя его не изгладилось в Израиле» (Втор. 25:6). Таким образом, в Библии необходимость брака и продолжения рода диктуется необходимостью не дать исчезнуть имени умершего. Для женщин Израиля считается позором, если они не могут найти себе мужа, и пророк Исайя так грозит им: «И ухватятся семь женщин за одного мужчину в тот день, и скажут: свой хлеб будем есть и свою одежду будем носить, только пусть будем называться твоим именем. Сними с нас позор» (Ис. 4:1). В древнееврейском языке даже нет слова, обозначающего безбрачие, противное божественному порядку, как если бы не вступить в брак казалось немыслимым или, во всяком случае, невыговариваемым.
[19]
Талмуд углубляет библейское порицание безбрачия. Человек создан по образу Божию, общество представляет подобие Божие в целом, не жениться — это значит уменьшить всеобщее подобие Божие.
[20] Для рабби Элеазара не жениться — это отказаться от человеческой натуры, ибо она явлена Адамом и Евой вместе, а не одним только Адамом. Разве не сказано в Книге Бытия: «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их. И благословил их Бог» (Быт. 1:27–28)? Отсюда следует неопровержимый вывод: холостяк не может считаться человеком. Отказ от того, чтобы дать жизнь ребенку, может быть приравнен к убийству: «Жить в безбрачии так же худо, как совершить убийство».
[21]
Такая суровость понятна, если мы вспомним, что имеем дело с народом, пребывающим в рассеянии, для которого самое главное — выжить среди других народов, сохранив свою непохожесть на них. Отсюда и такие углубленные размышления по поводу сущности брака. Впрочем, абсолютной свободы в этой сфере нет ни у одного народа, все законодательные установления изобилуют запретами. В еврейском обществе, однако, безбрачие осуждается особенно яро. Даже отец семейства, оставшийся вдовцом, не может уклониться от женитьбы. «Всякий мужчина обязан жениться, чтобы иметь детей, разве что он уже имеет их», — говорит Мишна. Гемара добавляет: «Даже если у мужчины уже есть дети, ему нельзя оставаться без жены».
[22]
Оправданием для безбрачия может быть лишь серьезный физический изъян: следуя Мишне, не могут жениться мужчины, имеющие рану на яичках, или те, у кого отрезан пенис выше венчика, так как они бесплодны. По закону Моисееву им не дано будет войти в общество Господне (Втор. 23:2). Но относительно тех, у кого осталась часть венчика, «хотя бы тонкая, как волос», Гемара добавляет длинное рассуждение о том, какие обстоятельства делают или не делают мужчину бесплодным.
[23] Таким образом, обязательство иметь детей становится основным аргументом в порицании безбрачия как позора, а размышления законодателей направлены на то, чтобы свести к минимуму те случаи, когда брак невозможен.
Разумеется, между библейскими текстами, собранными в V веке до н. э., и Талмудом, появившимся в IV–V веках н. э., есть разница: происходит эволюция нравственных представлений, и она заметна в эллинизированных еврейских общинах Александрии. В больших средиземноморских метрополиях к I веку до н. э. складывается единая система нравственных ценностей, воспринятая с некоторыми изменениями разными народами, живущими бок о бок. Безбрачие более не осуждается, а плодовитость уже не воспринимается как высшая ценность.
Мы еще вернемся к этой новой системе нравственных представлений, ставшей колыбелью христианства. Сейчас же заметим, что и еврейские мыслители не стояли в стороне от общей тенденции. Почему же несколько веков спустя они вернулись к старой морали, причем сформулировали еще более строгие правила? Быть может, еврейские установления развивались бы в том же направлении, что и греческие и римские, если бы два века спустя еврейский народ не оказался в рассеянии и не встал перед необходимостью выживания и сохранения идентичности. Утверждать это, разумеется, нельзя. Но христианство, ставшее главенствующей религией, развивалось на той же почве (строгий монотеизм, единая священная книга), использовало тот же культурный багаж и смогло выработать новый, более гибкий взгляд на общество. Этот взгляд был подготовлен мыслителями предшествующей эпохи, среди которых существенное место занимают еврейские мыслители Александрии.
Греция: философия безбрачия?
Эпаминонд (ок. 418–362 до н. э.), один из самых знаменитых греческих военачальников своего времени, не нуждался ни в чем. Ни в чем, кроме жены и детей. И хотя существует некое расхожее представление о «греческой любви», его пример свидетельствует, что безбрачие все же считалось постыдным.
Эпаминонд, выходец из знатной обедневшей семьи, получил в Фивах в Беотии утонченное воспитание: он сочетал любовь к музыке, танцам и философии с военными упражнениями и при случае охотно менял меч на лиру. В 371 году его выбрали беотархом, и вместе со своим другом Пелопидом, одним из вождей народной партии Фив, он пытался — впрочем, безуспешно — добиться мира со Спартой. Тогда Эпаминонд взялся за реорганизацию армии, придумал новую тактику и разбил спартанцев при Левктрах в тот же год, когда его избрали беотархом. Так началась счастливая эпоха для Фив. Эпаминонд навязал союз с Фивами всей Центральной Греции, в 370 году завоевал весь Пелопоннес и создал новую — Мессенскую — конфедерацию.
Казалось бы, ничто не омрачало славу знаменитого воина. Но завистники плели интриги и, воспользовавшись отлучкой Эпаминонда, спровоцировали бунт народа, уставшего воевать. Эпаминонд был предан суду за то, что сохранил пост командующего сверх положенного срока, но ему быстро удалось привлечь общественное мнение на свою сторону. Тогда его главный противник, Менеклид, избрал другое, более личное поле для нападения. Он стал упрекать Эпаминонда в том, что тот ни разу не был женат. Бывшему стратегу было уже около 50 лет, и к этому возрасту он мог бы найти себе жену. Однако, по словам Плутарха, «привычка к бедности, унаследованная от предков» вызывала у Эпаминонда желание быть «легким на подъем и не отягощенным ничем»; он жил, предаваясь философским размышлениям, и отказался от брака.
[24] Итак, речь шла об обдуманном выборе, продиктованном бедностью и связанном с изучением философии. Это было благородное оправдание безбрачия, как у бен Азая или юноши из «Махабхараты».
