Подобные размышления не случайно появились у философа — друга Фридриха II (1740–1786). Вольтер опирается здесь не только на сведения о римской республике эпохи Цинцинната, но и на недавно проведенную в прусской армии реформу. Эта реформа предполагала гибкую призывную систему: молодые мужчины в возрасте от 18 до 40 лет подлежали мобилизации на два года для обучения военному делу, а затем призывались только на весенние и летние маневры по два месяца в году. Таким образом, солдаты могли жениться и жить обычной семейной жизнью в родном краю. Во время военных кампаний жены могли следовать за мужьями, если они готовы были стирать белье и ухаживать за ранеными.
[299] Когда в 1788 году Мирабо предложил создать во Франции призывную систему, он опирался именно на этот прусский опыт.
Однако Франция пошла по другому пути: создание национальной гвардии в 1789 году, введение всеобщей призывной системы в 1793 и 1798 годах и призыва по жребию в 1802 году не предполагали, что военная служба может быть периодической. Женатые мужчины призыву не подлежали, таким образом, армия была по-прежнему армией холостяков. Не будем забывать, что все это время Франция жила в состоянии войны, и шансы вернуться со службы домой были невелики. С другой стороны, призыв холостяков привел к увеличению числа браков, во всяком случае в годы мобилизации. Однако когда мобилизация заканчивалась, количество браков резко уменьшалось: политическая нестабильность не благоприятствует бракам, хотя угроза военной службы заставляет холостяка жениться.
Правительство Реставрации не приветствовало систему призыва, но вынуждено было прибегнуть к ней, так как желающих служить в армии по собственной воле оказалось недостаточно. Последующие режимы, вплоть до Третьей республики, также прибегали к системе призыва по жребию, которому подлежали и женатые, и холостяки, но те, кто был призван, не имели права жениться до окончания срока службы. Тот, кто вытащил несчастливый номер и не имел средств, чтобы найти себе за деньги замену, уходил в армию на достаточно долгий срок — от 6 до 9 лет,
[300] в течение которого он не имел права жениться. Таким образом, средний возраст вступления в брак стал более поздним — 26–28 лет.
Во время Второй империи заметно упала рождаемость и общественное мнение опять стало высказываться против безбрачия военных. В 1867 году Леон Ле Фор утверждал, что 80 тысяч солдат, «насильно оставшихся в холостяках», хоть и женились, но слишком поздно, и от того имеют гораздо меньше детей, чем могли бы. По его мнению, увеличение численности армии за последние 40 лет привело не только к еще большему увеличению среднего возраста вступления в брак, достигшего 30 лет, но и к вырождению нации. В возрасте, наиболее благоприятном для зачатия детей, мужчины уходят в армию, а женятся или совсем молодые юнцы, неспособные еще породить крепких детей, или старые солдаты, зараженные опасными болезнями.
[301] Кроме того, слишком долгий срок службы приводит к тому, что, вернувшись домой, молодой человек с трудом привыкает к гражданской жизни. Демобилизованный солдат редко возвращается к тому делу, каким занимался до призыва, предпочитая за деньги опять наняться вместо кого-либо в армию. «Так мы получаем ни к чему не пригодных холостяков».
[302] Что же касается офицеров, то «частая смена гарнизонов, драконовский устав» заставляют отложить вступление в брак до отставки. Во время службы офицер или «становится усердным посетителем борделей», или «сожительствует с какой-нибудь женщиной до тех пор, пока связь не становится слишком явной».
[303] Мрачная картина, нарисованная Ле Фором, отчасти объясняет, почему в XIX веке на холостяков налагаются существенные штрафы и налоги.
Ситуация еще более усугубляется, когда через три года французская армия в противостоянии с прусской терпит поражение. Женатые солдаты разбили холостых солдат! «Наши правители, наши законодатели вообразили, что насильственное безбрачие усилит могущество французской армии». И вот Пруссия показала, что женатые мужчины «могут сражаться и блюсти дисциплину не хуже, а то и лучше, чем холостые».
[304]
Действительно, в Пруссии к 1870 году сохранилась система, введенная при Фридрихе: два года безбрачия во время обучения военному делу и возможность жениться для тех, кто находится в резерве. И снова одним из доводов выступает угроза вырождения нации: девушки вынуждены выходить замуж или за тех, кто не годен к службе, или за престарелых, зараженных венерическими болезнями демобилизованных солдат. Разумеется, нельзя отменить военную службу, так как это ослабит Францию в непростое для нее время. Но почему бы не сократить срок пребывания в армии за счет усиления спортивной подготовки учеников школ и лицеев, тогда при обучении призывников не придется тратить время на то, чтобы привести их в соответствующую физическую форму?
[305]
Для других более актуальны соображения реванша: немецкие солдаты, завоевавшие в 1870 году Францию, были женаты. «Почему бы и французам не перенять их опыт, чтобы быть такими же сильными, когда наступит час реванша?»
[306]
Эти призывы были услышаны. По закону 1882 года вводится новый принцип жеребьевки: счастливые номера предполагают год службы, а несчастливые — пять; в 1889 году срок службы по несчастливым номерам сократится до трех лет, а в 1905 году вводится всеобщая воинская повинность с гибкой системой варьирования срока службы.
[307] Отныне служба в армии лишь ненадолго откладывает реализацию намерения жениться, кроме того, всеобщий характер службы делает всех в равной степени достойными женихами.
Глава 5
СОВРЕМЕННЫЙ ХОЛОСТЯК
«В будущем мужчина станет женщиной», — поется в песне Арагона 1963 года. Тогда такое пророчество не выглядело странным: изменение роли женщины во всех областях общественной жизни наложило отпечаток на умонастроения XX века. Не прошло оно бесследно и для истории безбрачия. До XX века образ холостяка, чаще всего негативный, был принципиально разным для мужчин и для женщин. Одинокий мужчина виделся активным, хотя и эгоистичным человеком (распутник, денди, старый холостяк); одинокая женщина — пассивная и иссохшая (старая дева). Но вновь принятый закон о разводе (1884), расширение круга профессий, куда женщинам был открыт доступ, наконец, сложившийся образ достойной и благородной одинокой вдовы (причем молодой вдовы), потерявшей мужа на войне, — все это мало-помалу привело к переоценке роли одинокой женщины в обществе. Можно считать, что между Флоренс Найтингейл и Бриджит Джонс пролегает пропасть, но можно увидеть здесь и преемственность.
