Он был холостяком, но не одиноким. В 1923 году он встретил Беатрикс Дюссан, актрису баскско-беарнского происхождения, у них была долгая связь. Однако в его стихотворениях все время звучит тема одиночества и скитаний «по комнатам, пустынным и жестоким, / Где я брожу с чернильницей наедине».
Война, обязательства по отношению к сестре и брату, политическая и литературная деятельность — что-нибудь все время препятствовало женитьбе. Он был скромен, но признан, часто выступал с лекциями и в 1938 году получил приз Французской академии за свое творчество. Умер он в 1941 году.
[327]
Первая мировая война стала переломным моментом между XIX и XX веками. Она положила конец экономическому и демографическому подъему XIX века, равно как и изменила расстановку политических и дипломатических сил. Трудно одинаково оценивать мир и безбрачие до и после войны — на фоне 10 миллионов убитых. Невеста, хранящая верность убитому жениху, вызывала жалость и сострадание; мужчина-холостяк считался почти предателем. Сами холостяки стыдились своего безбрачия: Монтерлан, например, противопоставлял холостяка и «нормального мужчину».
[328] В 1918 году разразились эпидемии гриппа и энцефалита, продолжившие разрушительную деятельность войны. Еще год почти не заключалось браков.
Однако в 1920 году происходит бурный рост количества браков: если во время войны перспектива уйти на фронт не слишком благоприятствовала женитьбе, то после установления мира заключаются не только новые браки, но и те, что были отложены во время войны. Тем не менее сказывалась серьезная нехватка мужчин. Из мальчиков, родившихся между 1891 и 1895 годами, 24 % погибли. Перепись 1921 года фиксирует 13 948 000 женщин брачного возраста против 12 465 000 мужчин.
Рост числа незамужних женщин после войны отчасти уравновешивался расширением «брачного рынка»: участились браки с иностранцами, больше стало мужчин, вступавших в повторные браки, и снизился средний брачный возраст мужчин.
[329] Военная пенсия давала возможность жениться даже инвалидам. Романтическое клише «солдат, изуродованный шрамами и обреченный на одиночество» было не совсем верно: большинство из них женились, и чаще всего на медсестрах, которые за ними ухаживали.
[330]
По окончании послевоенной матримониальной лихорадки в Европе началось медленное снижение числа браков и, соответственно, рождаемости. В 1920-е годы это еще не было слишком заметно, и к 1930 году число заключенных за год браков остается выше 300 тысяч, однако что-то сломалось в сознании молодых в 1918 году, и экономический кризис 1929 года еще более углубил разочарование. Молодые не хотели заключать браков и рожать детей, которые, возможно, станут «пушечным мясом». Будущее, к сожалению, показало, что опасения эти были не напрасны.
Первая мировая война стала концом не только XIX века, но и оптимистической веры буржуазного общества в прогресс науки и человечества.
Кризис брака — это в первую очередь кризис системы ценностей. Общество вслед за Полем Валери обнаружило, что оно не вечно, а традиционные ценности могут оказаться вредоносными. «Знание и Долг, не стали ли вы теперь подозрительны?» — пишет Валери. После того как прошел военный кризис, стал особенно заметен кризис экономический и возник кризис интеллектуальный — не столь яркий и очевидный, но все же ощутимый. Подростки, отправленные на войну сражаться за идеалы общества, которые они еще не успели толком осознать, вернувшись обнаружили, что война оказалась благоприятной для множества «тыловиков», нагревших на ней руки и проповедовавших ради своей выгоды «войну-до-победного конца»; что пострадали лишь те, кто был на фронте. «Для меня будущее лишено какой-либо привлекательности», — сказал Андре Бретон. Только старшее поколение, которому «морочили голову» четыре года, торжествует победу. Но те молодые демобилизованные поэты, уцелевшие в войне, что собрались у гроба Аполлинера, открывают для себя неприглядную действительность, которую старшие долго прятали от них. «Разве мог я не бунтовать? — пишет Филипп Супо. — Мы были одиноки, мы потеряли надежду […] Я не доверял ничему и никому».
[331]
Недоверие к культуре и традиционным ценностям во время Первой мировой войны обрело пристанище. В Цюрихе, в нейтральной стране, в центре политического циклона, собрались художники и пацифисты, взбунтовавшиеся против окружающего безумия. В 1916 году возникло движение дадаистов, чьи бредовые манифесты обнажали крушение лицемерной и убийственной системы традиционного мышления. Тристан Тцара в манифесте 1918 года говорит о «дадаистском отвращении». «Любой продукт отвращения, способный привести к отрицанию семьи, это дада», — заявляет он.
[332] Безбрачие, таким образом, тоже дада?
Не будем преувеличивать масштаб разочарованности молодых людей, который согласно расхожим представлениям связывается у нас с понятиями сюрреализма и дадаизма. Это движение затронуло лишь часть общества, и в 1920-е годы количество браков было все еще достаточно высоко. Резкое падение начинается с кризисом 1929 года и вызывает серьезное беспокойство.
Показатель заключенных в 1931 году браков падает до уровня 8 ‰, а накануне Второй мировой войны он низок как никогда и составляет 6,28 ‰. Особенно заметна тенденция к снижению количества браков в сельских районах, например, в одной деревне в Беарне с 1931 по 1936 год этот показатель упал вдвое.
[333]
Другим следствием войны стало уменьшение рождаемости. Перепись 1921 года фиксирует снижение численности населения в возрасте до 9 лет. Это снижение наблюдается и среди мальчиков, и среди девочек. Через 10–15 лет это поколение входит в брачный возраст, и в 1930-е годы наблюдается равным образом и уменьшение количества браков, и снижение численности холостяков.
