– Так я-то в столах не прибираюсь. Пыль, полы помыть, панели. И окна раз в месяц изнутри. А снаружи верхолазы моют, – она с опаской поглядывала то на Ингу, то на улыбающегося на полу Швецова.
– Татьяна Васильевна, а вам бесхозная коробка с документами не попадалась случайно? – он растер лоб, будто смахивая с лица усталость.
– Попадалась, – Инга и Швецов переглянулись. Инга так и осталась стоять с застегнутой на две верхние пуговицы блузкой. Василий посмотрел на уборщицу снизу вверх, медленно поднялся.
– И где она? – тихо спросила Инга.
Татьяна Васильевна пожала плечами:
– Так в кабинет Инге Павловне и отнесла.
Василий стукнул себя по лбу, звучно ругнулся:
– Ч-черт, мы же в твоем кабинете не смотрели даже!
– Что, вот прям под носом? – Инга растерянно посмотрела на него.
– Пойдемте, покажете, куда вы его поставили, – Василий сделал приглашающий жест, пропустил Татьяну Васильевну вперед, подтолкнул Ингу за ней.
Уборщица торопливо прошла в кабинет начальницы, замерла у дивана:
– В короб убрала.
Василий выдвинул ящик для хранения белья: картонная архивная папка с маркировкой на лицевой стороне «Май 2018 года, папки №№ 18-20, первичная бухгалтерская документация». Он бросил короткий взгляд на Ингу, вытащил короб, поставил на ковер. Под ней обнаружил тонкую архивную папку с номером «24» на боку.
Инга выдохнула:
– Я же смотрела там сегодня вечером, когда плед доставала. Я даже не видела…
– А зачем вы ее сюда убрали, Татьяна Васильевна?
Уборщица смотрела на них испуганно:
– Так не буду же я по шкафам лазить. И так оставить тоже не хорошо, документация же, – женщина растерянно пожала плечами. – Меня Ирина попросила пару месяцев назад. Сказала, что Инга Павловна велела эти документы на уничтожение. А она же в положении, ей тяжелое поднимать нельзя. Вот и попросила меня на помойку отнести, когда весь мусор выгружать буду.
– А вы не вынесли?
– Так я и решила, что Ирочка что-то напутала. Ну, по рассеянности по беременности. Я же знаю, что документы так не уничтожаются. Что актировать надо и специальная машинка для этого, которая на мелкие полоски разрезает, – она с опаской посмотрела на Ингу: – Я в сериалах видела.
Василий тихо захохотал:
– Хвала всем сценаристам всех криминальных сериалов!
Инга шагнула к застывшей женщине, обняла ее за плечи:
– Татьяна Васильевна, какая вы молодец! Вы даже не представляете, какая вы молодец! – она обернулась к Василию: – Выходит, Ирина?
– Чем ты ей насолила?
Инга посмотрела беспомощно:
– Даже не могу представить.
– Съездим? – предложил Василий, прищурившись.
«А» и «б»
Серебристая иномарка припарковалась во дворе новой пятиэтажки. Инга терла подбородок.
– О чем думаешь? – Василий облокотился на руль, посмотрел на нее искоса.
– Беременная же. Как бы рожать не начала, – с сомнением проговорила. – Не хочу грех на душу. Мало ли что.
– А ты нежненько. Аккуратненько. Или хочешь, я поговорю?
Инга фыркнула:
– Ну, вот еще! Буду я за твою спину прятаться.
Василий улыбнулся:
– А почему бы и нет? – получилось грустно.
Инга изогнула бровь, хмыкнула. Василий уставился на свои руки, тихо побарабанил по гладкому пластику руля. В машине повисло вязкое молчание: каждый думал о том, что не может сказать другому. Неловкость и отчуждение нарастали, выдавливая по капле остатки близости.
– Ты не передал мне счет за химчистку салона, – неожиданно вспомнила Инга.
Швецов осклабился:
– Ин, ну ты даешь! – словно попытка сохранить шаткий мостик между ними.
– Я же обещала. Ты же не должен нести финансовые потери из-за моей неосторожности, – она достала из сумочки кошелек, открыла его: – Сколько я тебе должна?
Она вытянула несколько крупных купюр и только в этот момент догадалась посмотреть на Швецова. Рука отдернулась, как отстреленная. Инга замерла: во взгляде Василия, обычно живом, ироничном, не осталось ничего, кроме разочарования.
Молодая женщина неловко отставила руку. Он не пошевелился. Смотрел с холодным интересом и удивлением. Губы скривились в язвительной усмешке. Инга, подержав деньги, сунула их на приборную панель.
Василий побледнел. Схватил купюры и раздраженно сунул в ее раскрытую ладонь:
– Иди нафиг со своей химчисткой! – что там метали глаза олимпийского бога Зевса? Молнии? Вот и до Инги долетела парочка, из глаз «Аполлона». Он повернул к ней голову, уставился с вызовом: – Ты вообще соображаешь, что делаешь? Что ты ко мне цепляешься? В чем моя вина? Что хочу чего-то добиться?
– Да, только чего-то добиться за мой счет… Ой, ладно, Василий, это все уже не важно, – она попробовала уйти от выяснения отношений.
– Нет, не ладно, – Швецов воинственно развернулся к ней всем корпусом. – Чего я там за твой счет добиться собрался? То есть ты считаешь, что я – жиголо, который решил карьеру сделать через постель начальницы?
Инга посмотрела на него с опаской, боясь, что он прожжет в ней дыру размером с футбольное поле.
– Нет, Инга, ты не молчи. Сказала «а», говори и «б». Я по-твоему – жиголо? Альфонс?
Холодный огонь в его глазах. Ирония и настойчивость.
– Я не это хотела сказать, – выдавила из себя Инга, наконец.
– Но сказала именно это. Странно, правда? – он снова сел прямо, уставился перед собой и вцепился в руль так крепко, что Инга всерьез подумала, что тот раскрошится. – Знаешь, я ведь классный спец. Я знаю себе цену и не собираюсь кокетничать и прибедняться. Да, приходя в твою фирму, я был уверен, что могу быть полезен ей так же, как она мне. Я и сейчас так считаю. И не понимаю, почему я должен это скрывать, почему должен этого стыдиться, принижать себя? Да, ты мне нравишься. И это совершенно независимо от наличия между нами трудовых отношений, – он помолчал, будто взвешивая то, что собирается сказать. – Нравишься, потому что ты стерва. И потому что дашь сто очков вперед любому мужику, которого я знаю. Да, я идиот и люблю вымирающий вид умных женщин! Чтоб каждый день – как на минном поле, каждая шутка – как лезвие ножа. Да, меня возбуждают не сиськи, которых у тебя, кстати, нет, а то, что у тебя внутри твоей чертовой черепной коробки. Мне кажется, ты становишься настоящей – нежной робкой и капельку потерянной, – только тогда, когда снимаешь очки. И, знаешь, я именно поэтому не хочу с тобой работать.
Инга опешила.
– Василий, это похоже на сцену, – пропела она, переводя все на шутку.
