– Возможно, – он уклончиво улыбнулся, – но зато ты теперь знаешь, что я не только бумаги умею перекладывать и занудствовать. Ты, кстати, можешь тоже рассказать что-то героическое из своей биографии. И мы станем квиты.
Лида почувствовала, что входит в азарт. Он, значит, решил ее повпечатлять.
– Федоскина – это моя не настоящая фамилия, – выпалила она, наслаждаясь, как его брови поползли вверх и вилка с кусочком курицы зависла в сантиметре от тарелки. – Я Иванова от рождения. Мои мама и папа, с которыми ты только что познакомился, приемные. Воспитывают меня с девятилетнего возраста, так как моя мать отказалась от меня в два года, узнав о диагнозе. У меня аутизм.
Руслан замер. Посмотрел на нее внимательно, отодвинул от себя тарелку:
– Брехня, – неожиданно заключил он.
– Что «брехня»? – Лида почувствовала, что краснеет.
– Ну, допустим, про фамилию и приемных родителей – не буду спорить, может и так. А вот на счет аутизма – брехня.
– Почему?
– Я видел таких людей. И в детском возрасте, и во взрослом. Ты слишком активная и коммуникабельная для такого диагноза. Ты реагируешь на стресс не так, как это сделал бы человек с таким диагнозом. Да много всего.
Лида покраснела:
– Руслан, у тебя медицинское образование спрятано под подушкой?
– Я юрист, Лида, эта одна из самых обширных гуманитарных наук. И я тебе точно говорю – здесь какая-то ошибка!
Лида взяла в руки салфетку, сложила из нее квадратик.
– Но это вообще важно для тебя? – и сердце замерло.
– Если ты о том, что я перестану с тобой общаться из-за этого, то – нет.
9
А потом мы еще долго бродили по набережной, любуясь умытой дождями, окутанной сыростью и туманами Москвой.
В основном – молчали. Я сама была удивлена, что можно вот так идти, держась за руку и молчать. Оказывается, не надо придумывать темы для разговоров, натужно шутить, быть милой и очаровательной. Оказывается, с некоторыми мужчинами можно помолчать о своем.
Его рука, горячая и сильная, касалась моей руки, и мне это было не странно, не неловко. Это было… Словно он всегда вот так шел со мной по жизни, и держал за руку. Без лишних слов и обещаний.
О чем я в этот момент думала?
О том, какая красивая Москва вечером, искрящаяся огнями, переливавшаяся темным атласом Москвы-реки, шумная и в то же время величественная.
О том, что вечер сегодня получился особенный.
И да. О том, что я – дура, и напрасно сказала ему про свой аутизм. Во-первых, это наверняка выглядело ребячеством, Руслан еще ненароком подумает, что я давлю на жалость. Во-вторых, это действительно не имеет значения. В-третьих, и это самое главное, рассказать о таком чуть знакомому человеку – всё равно, что пройти голой по Красной площади, только еще хуже.
Я искоса глянула на него: идет, улыбается рассеянно.
– О чем ты думаешь, если не секрет? – мое любопытство взяло верх.
Руслан посмотрел на меня, широко улыбнулся:
– Во-первых, о том, какая Москва красивая…
– Да ладно?
– Правда, – он вдохнул сырой воздух полной грудью. Ямочка на щеке стала глубже. – Иду вот и думаю, как здорово, что Москва не сразу строилась. Что есть вот такая набережная, вот такой Кремль, ночь и дождь. И ты.
Он остановился, развернул меня к себе и взял вторую руку. Посмотрел спокойно, так, будто мы знакомы тысячу лет:
– Лида, ты мне очень нравишься. И я не знаю, удобно ли, если я попрошу тебя поцеловать. Я знаю – первое свидание, мы вчера познакомились, мы взрослые люди и не подростки…
Я привстала на цыпочки и легонько дотронулась губами до его щеки, чуть правее уголка губ.
Он замолчал.
Привлек меня к себе ближе и поцеловал.
У него оказались мягкие губы. Нежные. И от него пахло чесночными гренками, да… Впрочем, и от меня тоже…
Об этом надо было думать раньше.
Рядом шуршала Москва-река, редкие автомобили рассекали лужи, мчались по своим делам, к своим огням, к своему теплу.
А мое тепло – вот оно – крепко обнимало меня за плечи и целовало.
Руслан довез меня до дома но заходить наотрез отказался:
– Твои родители решат, что я на ужин напрашиваюсь, – покачал головой. – А это уже слишком, согласись…
– Позвонишь? – голос предательски захрипел, пришлось откашляться.
– Конечно. Ты только не теряй меня, ладно? У меня дурацкая работа, и сейчас как раз серьезно заседание на понедельник назначено…
– Будешь готовиться?
– Угу, – он кивнул, и опять стал старше, – встретиться надо с одним товарищем. А ты? Чем планируешь заниматься?
Я пожала плечами:
– Я ж в отпуске. Даже мысль о работе в это время – преступна, – я хохотнула. – Собирались с Женькой и Наташкой в кино, и я им обещала спустить отпускные на поход по магазинам.
Он вздернул бровь:
– Ого! За две недели-то управитесь?
– Даже сомнений нет, не такие уж большие средства… Тем более все я им всё равно не отдам, жирно будет.
Он дотронулся до моей руки, просто положил поверх свою ладонь. Длинные пальцы слегка касались коленки, упрятанной в светлые брюки.
Я смотрела на его руку, а он – я это чувствовала – смотрел на меня.
– Лид…
– Ммм?
– Выходи за меня замуж.
Я забыла как это – дышать. Глаза округлились и рот открылся, выпустив предательский «ик»:
– Чего?
Посмотрела на него: серьезный такой, нахмурился. Меж бровей морщинка кривая пролегла. Скулы стали острее. Он выдохнул, расправил плечи, повторил:
– Выходи за меня замуж.
– Шутишь что – ли?
– Я похож на шутника?
– Не очень, и это странно. Мы же не знаем друг друга. От слова «совсем». Или пара часов болтовни о – том – о – сем дает тебе право думать, что ты знаешь обо мне достаточно, чтобы жизнь связать? Чтобы детей вместе воспитывать? Или это всё не про тебя?
– Подожди, – он оборвал меня. Рука по-прежнему лежала поверх моей ладони: – Ты сейчас наговоришь и надумаешь того, чего нет на самом деле. Я не зову тебя в ЗАГС завтра. Я предлагаю тебе подумать, – он перевернул мою руку ладонью верх, большим пальцем погладил марсово поле, – ты ведь взрослая уже девушка. Ты должна ясно понимать мои намерения, чтобы не тратить на меня свое время…
– Я поняла, – я всё еще ошалело смотрела на него, борясь с искушением выскочить из машины и убежать, – это в тебе говорит зануда. Тот самый.
