Он широко улыбнулся:
– Ну, вроде того. Я просто хотел, чтобы ты знала: мне нужно что-то большее, чем поход в кино, болтовня в ресторанчике или отношения на недельку – другую.
– Это ты в какой момент так решил?
– А вот когда увидел тебя с тем жутким баулом на Проспекте мира.
Я хмыкнула. Как это пишется во французских романах? «В сердце трепыхались мотыльки»? Вот у меня примерно также что-то порхало в груди. Не каждый день делают предложение. Да еще и в такой экзотической форме.
– Иди, вон там твоя сестра, кажется, уже весь газон у ворот истоптала в нетерпении.
Я глянула в окно, сразу поняв, что у калитки – не Женька.
Он притянул к себе мою руку, галантно поцеловал, прищурившись, добавил:
– Целоваться под прицелом зорких глаз будем?
– Да ну тебя! – я выхватила свою руку, чуть не уронив букет и сумочку под сиденье, рывком открыла дверь и выскочила на улицу.
И думала о том, что он смотрит мне вслед, а мне приходится неграциозно топать по гравийной дорожке на каблуках.
Теперь я ему так и буду сниться в страшных снах: ковыляя по газону.
Я не успела дернуть деревянную ручку калитки, когда та услужливо распахнулась, едва не сбив меня с ног.
– Добрррый вечер!
И передо мной материализовался Столбов.
– Чего тебе опять здесь надо?!
– Да вот, приехал проведать свою невесту, а она уже с каким-то хахалем катается.
Я онемела. Пашка, бледный, с перекошенным от злости лицом, со своей тощей красноватой шеей сейчас походил на озверевшего индюка.
– Столбов, ты совсем рехнулся? Какая невеста? Ты чего опять сюда приперся?!
Я схватилась за калитку, дернула ее на себя. Из дома послышались торопливые шаги.
Столбов, опасливо оглянувшись за спину, приблизил ко мне лицо, прошипел:
– Ты еще пожалеешь…
Рядом прошуршали колеса, мягко скрипнули тормоза. Я не оглянулась: мысль, что это вернулся Руслан, что он сейчас врежет этому придурку, была так сладка, что я даже не заметила, как округлились глаза у Столбова. Я злорадно наблюдала, как втянулась его гусиная шея, а рот искривился, выпуская из горла противный писк.
Это всё было, словно в замедленной съемке.
Я почувствовала чье-то горячее дыхание у своего уха, мерзкий запах табака и дешевого одеколона. Кто-то медвежьей хваткой взял меня сзади за волосы, с силой дернул вниз так, что букет выпал из рук. В эту же секунду перед носом мелькнула грязная, в разводах машинного масла, тряпка, которую сунули мне в лицо, и Пашкина испуганная физиономия стала меркнуть, утопая в тяжелом забытьи.
Последним, что я запомнила, был оглушающий визг Столбова, встречающего челюстью кулак размером с небольшой подмосковный арбуз. Пашка дернулся, крутанулся вокруг своей оси и медленно завалился на бок.
* * *
Руслан включил музыку чуть громче: сердце радостно подпрыгивало в такт неровностям проселочной дороги. Настроение было почти праздничное.
Прокручивая в голове недавний разговор с Лидой, он улыбался, вдыхая аромат ее духов: жасмин и мята – горьковато-терпкий, странный аромат. Как и сама эта девушка с темно-рыжими волосами и синими глазами.
Ему захотелось представить их детей – ведь хорошенькие будут, однозначно. Характером в папу, то есть в него, Руслана, а умом в маму. Это ученые недавно раскопали, что ум дети наследуют от матери.
– Да, кстати, странная история про аутизм, – вслух отметил он. История ему, действительно, показалась странной: он видел много раз детей с таким диагнозом. Все, конечно, разные, многие обладали чрезвычайно хорошим интеллектом, владели несколькими иностранными языками, собирали кубик Рубика за считанные секунды. Но Лида с ее открытым взглядом, широкой улыбкой и уверенностью в себе… Здесь определенно какая-то ошибка.
Со свойственной ему наблюдательностью, Руслан отметил, что старый диагноз тяготил его избранницу.
– Ну, что ж, – снова отметил он вслух, – придется покопаться.
Он подъехал к шоссе, приготовившись свернуть на трассу, когда его обогнал на большой скорости черный тонированный «паджеро». Подрезав «крайслер», машина резко вывернула на шоссе, едва не зацепив ехавший по главной «жигуленок», и рванула в сторону области.
– Ненормальный, – пробурчал Руслан, пропуская автомобили и выезжая на шоссе.
Он подключил гарнитуру, поправил наушник, набрал номер. Долгие гудки. Руслан взглянул на ярко-зеленые цифры на часах: двадцать один – двадцать, детское время.
– Ну, Кириллыч, спишь, что ли?! – проворчал в такт длинным гудкам.
– Алло!
– Здорово, Кириллыч, не спишь?
– Уже нет, – голос сонный, но не раздраженный.
Кириллыч – его старинный институтский однокашник, вместе диплом защищали, Руслан по процессуальной защите права собственности, а Кириллыч – вина как уголовно-правовая категория и ее значение для квалификации преступления. Потом пахали в соседних ведомствах: Кириллыч в УВД местном, следователем, Руслан – младшим помощником адвоката Ильховского.
– Кириллыч, спать надо ложиться вовремя!
– А я и вовремя, раз в два дня, – гоготнул товарищ и смачно зевнул, – ты по поводу меня из-под одеяла вытащил или просто так поглумиться над цветом российской криминалистики?
Руслан захохотал:
– Нет, не просто так поглумиться… Ты скажи, кто из ваших дело Золотаревой ведет?
– В плане, кто завтра в процесс выйдет?
– Ну, да…
– Ирма Алексеевна Федотова, помощник прокурора. А что? Трепать сильно планируешь? – Кириллыч весь обратился в слух. Дружба дружбой, но они с Русланом Лебедевым, что называется, по разные стороны баррикад.
Руслан задумался.
– Нет, не в этом дело. Мне с тобой встретиться надо.
Друг пошелестел трубкой, Руслан представил, как прижал трубку к плечу и смотрит на часы:
– О, так сейчас время детское, подруливай. Наталья моя вкусный плов сделала, хоть покормит твою холостяцкую душу.
* * *
Через полчаса Руслан уже сидел в тесной гостиной прокурора Антона Кирилловича Спицына. Друг выглядел уставшим и бодрился.
– Дядя Руслан, а вы мне когда танчики вернете?! – с порога озадачил восьмилетний сын Антона, Борька: Руслан взял у него диск с компьютерной игрой, а до сих пор не было времени ее даже на компьютер установить.
– Что, Борька, нужна сильно?
– А то! У меня Темка и Семен ее просили, а я тяну, получается, что жмотюсь. А это вы…
– Торможу, точно, Борька. Готов исправиться и завтра тебе завезу.
– Точно?
