Лебедев активировал экран, нажал яркую иконку с приложением. Пролистал вниз.
– Застолье какое-то…
У него за спиной материализовался Пиманов, вытянув шею и прищурившись, всмотрелся в подвыпившие лица гостей. Хмыкнул:
– Лебедев, ты за своими бумагами вообще весь свет забыл. Это не просто застолье. Это дэрэ заммэра. Журналисты еще подсчитали стоимость банкета, и прокуратура потом сметой заинтересовалась…
Спицын кивнул:
– Очень много интересного нашла. Но не в этом суть. Ты, Лебедев, правда, того, – он постучал указательным пальцем по своему лбу, – отсталый какой-то…
Он увеличил одну из фотографий: Ибрагимова в строгом черном платье улыбается широко и белозубо. К ее щеке для удачного селфи прильнул молодой мужчина: яркие-синие глаза, крохотный шрам над верхней губой, волевой подбородок.
– Нефедов? – Руслан был удивлен. – То есть с этими квартирами у Ибрагимовой и «Родимича» была очень даже заинтересованность… Придется подавать на пересмотр все дела, по вновь открывшимся обстоятельствам.
В груди что-то сжалось. Стало тяжелее дышать. Если похищение связано с квартирными махинациями, и убили судью, их прикрывавшую, значит, у преступников пошло что-то не так. И Лиде грозит опасность.
– Слушай, Антох, есть какая-то информация о том, кто ее убил?
Спицын положил сотовый убитой Ибрагимовой на журнальный столик:
– В тринадцать пятнадцать внешние камеры наблюдения, закрепленные на подъезде, зафиксировали мужичка. Понятые признали в нем Глеба Сиротова, племянника убитой. Последние несколько недель, он у нее бывал очень часто. Откуда-то с севера приехал, никто особо не в курсе, выясняем.
– А машина у него какая, у этого Глеба Сиротина? – вкрадчиво уточнил Пиманов и чуть приоткрыл рот в ожидании ответа.
– Официально нет, но камера зафиксировала, что приезжал на черном «паджеро» номера 216 МКТ.
16
Я очнулась внезапно, будто вынырнула из глубокого мутного озера. Сознание медленно прояснялось, но не было сил не то что двигаться – открывать веки. Боясь снова погрузиться в болезненное бесчувствие, я замерла, прислушалась к себе.
Монотонно гудела голова.
Язык распух и плохо слушался. Да что там – вообще не слушался.
Горло пересохло.
Тошнота, то отступающая в темноту, то подступающая вновь, перехватывала дыхание. Я старалась дышать кожей, тонко и беззвучно впитывая спертый воздух.
И очень хотелось в туалет.
Но что-то заставляло меня притаиться, продолжать лежать бесчувственной куклой.
В полуметре от кровати, около окна, послышалось движение.
Я замерла.
Осторожные шаги не приближались и не удалялись от меня. Словно кто-то стоял у окна и нервно переминался с ноги на ногу.
– С чего бы это? – грубый, недовольный голос хозяйки. Внутри всё оборвалось и похолодело. Заныло в затылке. Аккурат в том, месте, которое огрела эта сумасшедшая старуха.
Словно писк комара, редко, неоднородно, откуда-то доносился еще один голос, тихий, возбужденный.
Катерина Ивановна тихо, сквозь зубы, рыкнула:
– Да здесь я уже. Твоя краля здесь все заблевала, сам оттирать будешь! Понял?
Я приоткрыла глаза.
Катерина Ивановна стояла у окна спиной ко мне. Голова чуть наклонена вперед и к плечу.
– Она в отключке полной, – снова тихо зашептала она. – Что значит «почему»?… Травки, значит, твоей ей переборщила.
У меня всёвнутри оборвалось и радостно подпрыгнуло к горлу: у нее телефон. ТЕЛЕФОН!!! И связь ловит.
Я приподнялась на локтях так, чтобы подо мной предательски не скрипнула кровать. Медленно спустила я правую ногу с кровати.
Замерла на мгновение.
Далекий голос неизвестного в трубке что-то исступленно доказывал хозяйке. Та напряженно слушала, уставившись в окно. Сквозь полуопущенные ресницы я видела, как бледнеет ее кожа, как вздрагивают испещренные морщинами скулы.
– Да, ты охренел, Стас! – неожиданно громко завопила она. – Нет!
Она отвела руку от уха и нажала большим пальцем кнопку отбоя. Я поняла: что-то изменилось. По ее напряженной спине, по дрожащим рукам, голосу.
Я поняла, что меня убьют.
Хозяйка или тот, кого она называла Стасом.
Я им больше не нужна. Живой, во всяком случае.
Резко оттолкнувшись от кровати, я в один прыжок оказалась за ее спиной и, со всей силы размахнувшись, сбила с ног подушкой. Перелетев через стол, хозяйка с грохотом врезалась в печку, и, кажется, на мгновение затихла.
Я не оглядывалась.
Схватила брошенный на пол телефон, простой кнопочный и оттого особенно надежный. Таким связь ловится даже в гробу.
Я рванула к двери, уже чувствуя за спиной движение. С силой надавив на входную дверь, я буквально вывалилась в сени, успев ловко запереть за собой.
– Открой, с…ка!
Я подперла дверь тяжелой лавкой, соорудив некое подобие баррикад из ведер, веника и полупустой кадки с водой. Последнюю я едва смогла подкатить, сама толком не понимая, откуда у меня столько силы. Катерина Ивановна билась изнутри, неистово матерясь.
– Я найду тебя, гадина! – орала она. – Убью, с. ка! А ну, иди сюда!
После упражнений с кадкой я едва могла дышать. Стояла в темных сенях, сложившись надвое, упершись ладонями в подкашивающиеся колени.
– Это вряд ли, – прохрипела я, переводя дух.
Я отряхнула руки, небрежно вытерла их о бока некогда бирюзовых брюк, крепче схватила раритетную мобилку и двинула к выходу.
Руки снова начали предательски дрожать.
Я постаралась выровнять дыхание и с усилием дернула на себя тяжелую дверь.
Косые лучи заходящего солнца, пробивавшегося сквозь кроны деревьев, ударили по привыкшим к темноте глазам. Я зажмурилась.
Что-то неожиданно твердое перехватило щиколотки, ударило по лодыжкам, кубарем увлекая вниз, к основанию шаткой приставной лестницы. Я сжалась, втянула голову в плечи, прикрывая затылок руками. И в это же мгновение, когда из горла готово было вырваться законное в таких случаях «а-а-а», тяжелая, пахнущая металлом и солидолом, ладонь, легла на мой рот и запечатала крик:
– Тссс… Тихо, не орем, – горячее дыхание в шею, запах дешевого табака. – Лидия Федоскина, двадцать девять лет? – судорожно соображая, я не сразу, но кивнула. – Полиция.
Я моргнула и чуть повернула голову на голос: высокий мужик в каске и черной маске-балаклаве, в защитной униформе, перетянутый черным бронежилетом. Мужик посмотрел на меня с сомнением, чуть повернулся, показав темный шеврон на рукаве с эмблемой и надписью «Полиция» и, чуть вытянув из-под бронежилета куртку с нашивкой серого цвета «Федоров С. В.», еще раз повторил – видимо, для убедительности:
