– С тех пор как ты съехала и оставила нас одних с мамиными проблемами, ты больше не имеешь тут права голоса, – сказала первая.
Невысокая сестра напирала на них, как танк.
– Теперь, когда она пришла в норму, пора и мне пожить по-человечески. Хоть раз в жизни подумайте о ком-то, кроме себя.
– Так, значит, это мы теперь эгоистки? – спросила вторая близняшка. – Ты тусуешься на корпоративах, а мы сидим дома и держим мамины волосы, пока ее рвет после химиотерапии.
– Она сейчас не проходит курс химии… да ведь? – Невысокая сестра выжидающе посмотрела на Майкла.
Мама Майкла забрала у бабушки пульт, выставила звук телевизора на максимум и только потом отошла к раковине и стала возиться там над чем-то. Стелла положила взмокшие ладони на поверхность стола. Рано или поздно все закончится. Это надо просто пережить.
– Она начала, но не очень хорошо реагировала, поэтому ее перевели на пробные лекарства, – объяснил Майкл.
– Почему мне никто не сказал?
– Потому что ты так занята каким-то важным дерьмом, черт бы тебя побрал, почему же еще? Мама не хотела заставлять тебя нервничать еще сильнее, чем сейчас, – сказала одна из близнецов.
– Раскрою тайну: это нервирует меня гораздо сильнее.
– Хнык-хнык, Энджи, – сказала вторая близняшка.
В разгар перепалки послышался резкий писк, и мама Майкла достала из микроволновки белый дуршлаг. Орудуя щипцами, она переложила дымящуюся рисовую лапшу в большую чашу вместе с жареной говядиной Майкла и зеленью.
Она поставила чашу перед Стеллой, вежливо улыбнувшись.
– Это bъn Майкла. Тебе понравится.
Подбородок Стеллы дернулся в коротком кивке.
– Спаси… – У нее возникло подозрение, и она тайком взглянула на дуршлаг. И оттолкнула чашу. – Дуршлаг пластиковый. Это никому не следует есть.
Мама Майкла застыла, кровь прилила к ее лицу, когда она уставилась сначала на Стеллу, затем на чашу.
– Хорошо, я сделаю новую лапшу.
Но не успела мама дотронуться до чаши, как Майкл первым схватил ее.
– Я сам. Сядь, Mẹ. – Он унес отравленную еду с напряженным выражением лица, и у Стеллы появилось ужасное чувство, будто она сказала Что-То Не То, хоть она и не представляла другого способа вести себя в такой ситуации.
Мама Майкла села и повернулась к сестрам, которые продолжали ругаться, стоя возле холодильника. Вздохнув, она снова взяла овощечистку и продолжила чистить последний фрукт.
Стелла не сводила глаз с собственного манго, с каждой секундой напрягаясь все сильнее. Ей было больно от осознания неловкого молчания, повисшего между ними, и инстинкты подсказывали, что тишину нужно заполнить – если слово «тишина» здесь уместно. Мама Майкла молчала, но сестры продолжали говорить, а телевизор все еще разрывался. Когда снова послышались звуки фортепиано, нервы Стеллы натянулись до предела. Эта фальшивая низкая «ля» прозвучала раз, другой, третий, четвертый. Что может раздражать сильнее?
– Вам правда следует настроить фортепиано, – сказала она. – Так где, говорите, ваш муж?
Когда мама Майкла продолжила молча чистить манго, Стелла решила, что та не расслышала вопроса.
И спросила снова:
– Так где он?
– Его нет, – отрезала мама Майкла.
– Это значит… он скончался? – Нужно ли приносить соболезнования? Теперь Стелла не знала, что сказать.
Его мама вздохнула, не сводя глаз с манго.
– Не знаю.
Такой ответ сбил Стеллу с толку, и она, нахмурившись, спросила:
– Значит, вы развелись?
– Я не могу развестись с человеком, которого невозможно отыскать.
Стелла уставилась на маму Майкла в полном недоумении.
– Как это – невозможно отыскать? Произошел несчастный случай или…
Большая ладонь опустилась ей на плечо и крепко сжала. Майкл.
– Лапша почти готова. Ты ешь арахис?
Стелла моргнула из-за того, что ее перебили.
– Конечно, у меня же нет аллергии. – Когда он кивнул и отошел к плите, она снова обратилась к его матери. – А как давно он пропал? Вы писали заявление о пропа…
– Стелла. – Голос Майкла разрезал воздух с неожиданным упреком.
Сестры прекратили спорить, все взгляды обратились к ней. Сердце девушки колотилось так, что заглушало телевизор и фортепиано. Что такого она сделала?
– Мы не говорим о моем отце, – сказал он.
В этом не было никакого смысла.
– Но что, если ему больно или…
– Нельзя причинить боль человеку, у которого нет сердца, – перебила ее мама Майкла. – Он бросил всех нас ради другой женщины. Я хочу оформить развод, но не знаю, куда отправить документы. Телефон он тоже сменил. – Его мама отодвинулась на стуле и встала. – Mẹ надо отдохнуть. Пообедайте одни, дети, а? Можете сходить и купить что-нибудь для девушки Майкла, если она не хочет есть нашу еду.
Мама Майкла ушла, и игра на фортепиано резко оборвалась. Бабушка выключила оперу, и в комнате повисло молчание, нарушаемое лишь потрескиванием статического электричества от телевизора. Внезапная тишина принесла облегчение, но отчего-то казалась зловещей. Кровь Стеллы побежала быстрее, в голове застучало, она задыхалась, словно только что пробежала дистанцию. Или готовилась убежать.
Джейни поспешила на кухню.
– Что у вас случилось? Почему мама плачет?
Никто не ответил, но семь пар глаз винили в этом Стеллу. Это было хуже шума, гораздо, гораздо хуже.
Она довела маму Майкла до слез.
Лицо Стеллы вспыхнуло от стыда и чувства вины, и она вскочила на ноги.
– Простите. Мне нужно идти.
Втянув голову в плечи, она схватила сумочку и убежала.
Майкл смотрел на дверь, за которой только что исчезла Стелла, чувствуя себя так, словно наблюдает за автокатастрофой в замедленной съемке. В его венах пульсировала смесь жутких эмоций. Злость, ужас, стыд, неверие, шок. Что за хрень только что произошла? И что ему теперь делать? Инстинкты подсказывали броситься за ней.
– Иди, проверь, как там мама, – сказала Джейни.
Верно. Его учебная подружка только что довела его мать до слез. Вот такой он чудесный сын. Он молча отправился искать ее. С чувством тяжести в ногах и с еще большим грузом в груди он поднялся по лестнице, прошел по застланному ковром коридору, помедлил перед входом в мамину спальню. Дверь оказалась приоткрыта, он заглянул внутрь и увидел, что мама сидит на кровати. Не обязательно было видеть ее лицо, чтобы понять – она плачет. Это было видно по сгорбленной спине и опущенной голове.
