Девушка вытерлась энергичными взмахами полотенца, намеренно прошла мимо ждущей ее зубной щетки и отправилась в гардеробную, где сняла с вешалки черное платье, которое так нравилось Майклу. К черту кардиган. Пусть все смотрят.
Глядя на себя в зеркале над умывальником, позволив себе наконец почистить зубы, Стелла видела, как сверкают решимостью ее глаза. Волосы на голове были в диком беспорядке, но она не собиралась усмирять их. Она не хотела быть смирной. Другие женщины позволяют эмоциям диктовать действия, влиять на ход дня. Стелла собиралась быть такой же.
Давясь кусочком сухого тоста, она оглядывала дом. И что теперь? Тело изнывало от жажды действий, перемен, разгула. Никакой сегодня работы. Никто не работает по воскресеньям. Люди ходят по магазинам, когда те откроются. Занимаются своими делами. Проводят время вместе.
Но Стелле не с кем было проводить время.
Она села за свой блестящий черный «Стейнвей» и подняла крышку. Машинально начала наигрывать «Лунный свет», но композиция была слишком медленной и романтичной, а еще напоминала о Майкле. Она отошла от нот после первого крещендо. Вместо того чтобы позволить музыке вернуться к нежности, она взяла ноты повыше, наделяя музыку мелодичным надрывом. Горло распирало, а сердце истекало кровью с каждой нотой.
Этого было мало. Она передала фортепиано свою ярость. Быстро стучала по клавишам, и аккорды, словно штормовые волны, бились о скалы. Волна за волной, волны злости. Этого все еще мало.
Стелла сделала кое-что, чего никогда не делала раньше. Она всегда была вежливой. Говорила мягко. Никого не обижала нарочно. Она любила музыку, порядок и повторяющиеся действия.
Она принялась бить руками по клавишам, и из-под пальцев вылетала гулкая мешанина несочетающихся нот. Сумбурный хаос. Громко, громче, еще громче. Снова и снова, до боли в ладонях, до скрежета зубов, пока тело не начало трясти от звуковой перегрузки. Но она только била все сильнее, сражаясь с шумом и с самой собой.
Внутри фортепиано что-то лопнуло, этот звук передался на пальцы Стеллы и поднялся вверх по предплечьям. И лишь тогда она позволила трясущимся рукам оторваться от клавиш. Сняла ногу с педали, и остаточное звучание струн стало затихать. В ушах звенели лишь мучительные трепыхания собственного сердца.
Фортепиано надо настроить.
Об этом Стелла позаботится позже. Скоро откроются магазины, и она отправится за покупками. За парфюмом.
По воскресеньям мамин магазин не работал, но что-то все равно заставило Майкла пойти туда. Он отпер главный вход и вошел внутрь. Пройдя через пустой примерочный зал, он оказался в мастерской в дальнем конце. Обвел взглядом механизированные вешалки, на которых висела сухая чистая одежда, стены с разноцветными нитками, зеленые промышленные швейные машины.
Это место давало маме средства к существованию, и она безмерно гордилась тем, что владеет таким успешным бизнесом. Из всей их семьи она добилась наибольшего успеха. Вернее, так было бы, если бы не папа.
Для Майкла же магазин был тюрьмой. Ему не хотелось заниматься однообразными подгонками, перешивать одежду и заниматься химчисткой. Он хотел создавать что-то с нуля.
Он подошел к комоду в дальнем конце и выдвинул маленький ящик, в котором хранились наброски. Провел пальцами по прохладной, такой знакомой обложке скетчбука, по мягкой бумаге. Сел за один из рабочих столов, открыл скетчбук на новой странице и занес над ней кончик карандаша.
Обычно он начинал набрасывать дизайн: воротник и плечи, иногда талия, если основной акцент делался на ней. Лицо не прорисовывал, только намек на него, профиль, изгиб подбородка. Руки и ноги – быстрые штрихи карандаша, лишь смутное представление о фигуре. Но сегодня он начал с лица. Он не мог думать ни о чем другом.
Эти глаза под тяжелой бахромой ресниц. Изогнутые брови. Этот нос. Эти манящие губы. Когда он закончил, с листа бумаги на него глядела Стелла. Он идеально уловил самую ее суть. Его руки знали каждую линию.
Получилось так похоже, что кровь прилила к горлу, и Майкл полез в карман за смартфоном, чтобы проверить, нет ли новых сообщений и пропущенных вызовов.
Ничего. Как и за предыдущие девяносто девять проверок за сегодня.
Она говорила, что будет его преследовать, будет названивать, а он настолько отчаялся, что уже сам этого хотел. Если одержимость – это все, что она может испытывать к нему, то пусть хоть так. Чем больше драматизма, тем лучше. Может, у них не останется выбора, кроме как сойтись снова.
Экран смартфона погас, и на Майкла обрушилась холодная реальность. Ее одержимость была не настолько сильной, чтобы выстоять перед лицом криминального прошлого их семьи, не говоря уж обо всех остальных его недостатках. Между ними и впрямь были только секс и практика.
Смартфон завибрировал: оповещение из приложения агентства. Кто-то забронировал Майкла на эту пятницу. На секунду у него в голове мелькнула мысль, что это может быть Стелла, и его переполнило сияющее счастье. Даже теперь, зная о нем все, она все еще его хочет. Он как можно быстрее нажал на несколько иконок, но, когда приложение загрузилось, оказалось, что это незнакомая женщина. Его сердце упало.
Были времена, когда ему нравилось разнообразие, которое обеспечивала работа в эскорте. Но теперь его тело сжалось от отвращения при одной только мысли, что придется прикасаться к другой женщине, не говоря уж о том, чтобы целоваться или заниматься сексом. У него было ощущение, будто он… навсегда скован узами с единственной женщиной, словно долбаный лебедь. Вот только она не чувствовала к нему того же.
Да и с чего бы ей чувствовать?
Сколько женщин он перетрахал за всю жизнь. И чего добился? Что полезного на самом деле сделал? Перечистил гору одежды, вот что. Он – ничтожество. Хорош для тест-драйва, но не для постоянного использования. Майкл должен гордиться уже тем, что помог Стелле укрепить уверенность в себе и доказал, что он лучше своего отца, но он был эгоистичным засранцем, и ему хотелось большего.
В недалеком будущем Стелла начнет ублажать другого мужчину – этого говнюка Филипа, – и делать именно то, что сводило Майкла с ума. Ее руки будут прикасаться к другому телу, ее рот…
Он надавил ладонями на глаза и отдышался, отгоняя внезапно скрутившую желудок тошноту. Раз она будет трахаться с другими, то и он тоже. Прямо сейчас и начнет. Он хотел уже было встать, но помедлил. Утро воскресенья. Не время для рыбалки.
И он физически не мог этого сделать.
Если он сейчас дотронется до другой женщины, его тут же вырвет. Или, что еще хуже, он расплачется, как ребенок.
Ему и без того тяжело было держаться. Глаза жгло, горло болело, все тело ныло. Никаких женщин. Кроме тех, у кого нежные карие глаза и скромная улыбка, тех, кто без ума от экономики и издает такие сладкие звуки, когда он ее целует и…
Твою мать. Хватит уже. Он вцепился пальцами в волосы, пытаясь прогнать мысли о Стелле.
