– Зато у них при всей нищете хватает воли развивать космическую программу, – заступается за русских Джулия.
На руках две семерки и три короля. Фулл-хаус. Похоже, будет еще одна раздача.
– Не люблю традиции, – вскрываюсь, чтобы не тянуть время.
Коллеги дружно скидывают карты.
– Может, не любишь проигрывать? – интересуется китаец.
– Так я же вроде выиграл.
– В конце все равно проиграешь.
Да… Безвыигрышная ситуация. Как, впрочем, и руководство космической миссией. Лавры получает вся команда, а вот шишки, как правило, капитан.
Вторая сдача. Приходит пиковый флэш, который наголову разбивает сет Джулии.
Третья сдача. У меня опять фулл-хаус, ни у кого из соперников нет даже пары. Дуглас начинает посматривать на часы.
Четвертая сдача. На руках каре тузов. Тяжело вздыхаю и выкладываю на стол. Жоу Ши хитро улыбается и вскрывается. Роял-флэш. Перевожу взгляд с червонного туза в моем каре на червонного туза в картах ушлого китайца.
– А кто сказал выиграть честно? – спрашивает Ши.
Ларри морщится, зато Джулия с трудом сдерживает смех. «Победа любой ценой» – стиль жизни китайцев и феминисток.
Если кто-то вам скажет, что космические скафандры удобны – не верьте. Может, они и оптимальны наверху, в невесомости, где ты плаваешь, будто рыба, но носить космический скафандр внизу совсем не комфортно. Во-первых, в скафандре ты себя чувствуешь свежемороженой рыбой. Вроде и степени свободы в наличии, а постоянно сталкиваешься с упругим сопротивлением материала. Во-вторых, при длительном ношении он натирает все возможные места: от ступней до промежности. В-третьих, иногда он просто жмет.
В скафандры нас запихивают минут двадцать. После чего мы величественно отправляемся на стартовую площадку. Неудобство немного отвлекает от мыслей о возможных рисках миссии, поэтому настроение почти нормальное.
Спускаемся на лифте и выходим к серебристому автобусу, разрисованному фрикадельками НАСА как новогодняя елка. Журналистов прибавилось, со всех сторон мелькают вспышки фотокамер. Краем глаза вижу ребят из пресс-службы агентства: их работа состоит в том, чтобы, не отвлекая астронавтов и технические службы, удовлетворить любопытство представителей прессы. Не могу сказать, что задача простая, я бы точно не справился. Но в НАСА работают лучшие.
– Коллеги, как вы относитесь к обществу плоской Земли? – заводит разговор Джулия.
– Отрицательно, – тут же отзывается Дуглас. – Они тебя чем-то обидели?
– Наоборот, я считаю, что эти ребята подвергаются незаслуженной дискриминации, – сообщает наш пилот, чем вводит меня в состояние когнитивного диссонанса.
– Слушай, но ты же три раза поднималась на МКС, проторчала наверху в общей сложности четыре месяца, – высказываю свое удивление я. – Неужели после всего этого ты можешь с теплом относиться к людям, которые считают, что Земля – плоская, а все сотрудники НАСА – обманщики, участвующие в глобальном заговоре, дабы скрыть истину?
– Они имеют право на то, чтобы их мнение уважали, – упирается Джулия.
Один за другим поднимаемся в автобус. Я захожу последним, предварительно помахав рукой журналистам.
– Я считаю, что правительство ориентировано на дискриминацию членов общества плоской Земли, – продолжает Джулия уже в автобусе.
– В чем эта дискриминация выражается? – интересуется Дуглас. – Им запрещают появляться на телевидении? У них отбирают детей? Их увольняют с работы?
– Мы же не в Иране живем! – кривится Джулия.
– Тогда в чем ты увидела дискриминацию?
– Их высмеивают! – заявляет пилот. – Я считаю, что американская нация недостаточно толерантна к тем, кто выбивается из мейнстрима. К тем, кто мыслит иначе. Вместо поддержки и понимания они получают полную меру презрения и издевательств. Я как никто иной это понимаю, я сама такая.
– Ты вступила в общество плоской Земли? – интересуется Ларри.
– Не хами, – взрывается Джулия. – Я афроамериканка. Мои предки поколениями были в рабстве, именно они создали эту страну, благами которой сегодня пользуется каждый американец. Но что-то я не вижу и толики уважения, которое мы заслужили по праву.
– Журналисты от тебя в восторге, они каждый раз смотрят тебе в рот, – сообщает Дуглас.
– Это другое, – Джулия несколько смягчается. – Они видят во мне не женщину, не личность, а часть агентства, винтик сложного механизма, который поднимает людей наверх.
Автобус останавливается. Расстояние до стартовой площадки невелико, вся поездка занимает буквально пару минут.
– А ты не пробовала принимать людей вокруг себя такими, какие они есть? – интересуется Ларри. – Они ничем ни тебе, ни твоим предкам не обязаны. Они просто ездят каждый день на работу, смотрят телевизор, сидят в интернете. Им до лампочки твои внутренние терзания, они просто хотят жить и радоваться жизни.
– Жить и радоваться жизни? – негодует Джулия. – Именно это ты советуешь своим прихожанам на проповеди? Ты лицемер!
– Ничуть не больше, чем ты. Чтобы получить толику признания, ты хочешь изменить людей вокруг себя, хотя, возможно, стоило бы измениться самой.
Еще один лифт поднимает нас в корабль. Вокруг суетится технический персонал: помочь разместиться нам в «драконе», проверить, надежно ли закреплены ремни, задраить люк. В скафандре жарко, команда нервничает – космические корабли иногда взрываются. Я не злюсь на Джулию, каждому из нас сейчас не по себе. Заговорив про общество плоской Земли, она просто пыталась разрядить атмосферу, но была не понята и раскритикована.
Мы еще пока внизу, но с момента герметизации люка работа уже началась. Сейчас нам предстоит пройтись по списку технического контроля: поверить наличие предупреждающих сигналов, протестировать электронику, проверить частоты связи с наземными службами. И только когда с рутиной закончено, ракета стартует.
У меня дома живет ньюфаундленд по кличке Бизон. Мы с ним каждое утро совершаем пятикилометровую пробежку, пересекая широкую рощу. Время от времени я останавливаюсь, подбираю ветку и стараюсь закинуть ее как можно дальше. Бизон радостно бежит за ней, приносит, но не отдает сразу, а долго треплет перед тем, как выплюнуть мне под ноги. Каждый раз, когда корабль стартует, я вспоминаю Бизона. Вибрация вызывает ощущение, что гигантский пес треплет ракету мощными челюстями и трясет перед тем, как отдать хозяину.
Потом начинаются перегрузки. Ложемент слегка скрипит, принимая возросший вес. Когда я поднимался наверх в первый раз, я пару минут волновался по поводу этого скрипа. Позднее, внизу, техники объяснили, что так и должно быть, все дело в амортизации. Я не боюсь перегрузок. Все то же самое, что на центрифуге, только кориоли́с не так выражен. Ужас накатывает позже, когда небо теряет голубизну, наливается чернотой, и мириады звезд, как глаза голодных хищников, заглядывают прямо в душу. Внутри ворочается страх – вязкий, холодный, парализующий волю. Сердце бьется через раз, захлебывается. Руки немеют. Хочется сжаться в комок, укрыться толстым одеялом, хоть как-то спрятаться.
