— А когда привал? — спросил Таргитай жалобно.
Мрак скалил зубы:
— Как только, так сразу. Высматривай рощу погуще. Чтобы как
в старые добрые времена: в тени, у ручья да чтоб рыба скакала над волнами…
Таргитай застонал, вспомнив сказочные места, которые не
ценил. Сейчас ноги утопают в раскаленном песке — оранжевом и текучем, как
расплавленное золото. Струйки пота бегут ручейками от ушей, сливаются в ручьи
между лопаток, а по ногам уже падают ревущими водопадами. Он даже оглянулся,
ожидая увидеть мокрый след на горячем песке.
— Мрак, воды только на сегодня.
— Перебьешься. Утром напузырился сладким квасом, шербетом
зовется, так, что из ушей выплескивался!
— Когда это было, — уныло протянул Таргитай. — Брюхо старого
добра не помнит.
Олега дернуло, он пошатнулся, едва не упал. Рыжеволосая
пленница лежала вниз лицом во впадине между горками песка. Рядом с ее головой
крупная зеленая ящерица поспешно зарывалась в песок. Олег со всех ног,
расшвыривая оранжевые брызги, кинулся к ней, схватил ее за волосы, вздернул.
Она слабо дышала, глаза были закрыты.
— Эй, — позвал он тихо, — Лиска! Не подыхай пока что, ладно?
Она медленно распахнула глаза — крупные, цвета
расплавленного песка, слегка раскосые. Губы дрогнули, все такие же пухлые, не
тронутые зноем. Олег поежился, женщина смотрела со странной насмешкой.
— Тебя укусила эта тварь? — спросил он торопливо. — Покажи
где?
Она отшвырнула его ищущую руку. Упругое тело напряглось под
его пальцами. Олег невольно отпрянул, будто вот-вот кинется, зашипит как змея —
довела! — а издали донесся нетерпеливый голос:
— Олег! Если змеюка грызанет эту … лапочку, сама тут же
издохнет в корчах. Волоки ее за волосы! Вон какие патлы. Если прикинется дохлой
— прирежь.
Он вздернул ее на ноги, сказал с неловкостью:
— Я бы развязал тебе руки, но ты бегаешь быстрее любого из
нас. А какую клятву взять, что не сбежишь, — не ведаю.
— Я такой клятвы не дам, — заявила она гордо.
Ее вздернутый носик смотрел почти в небо, глаза хищно
блестели. Отведенные назад плечи натянули тонкую ткань на груди. Олег всячески
отводил взгляд, но всякий раз натыкался на острые бугорки, снова с усилием
отрывался, но женская магия превозмогала его силу. Он поспешил вперед, теперь
уже старался держать ремень натянутым.
К полудню зной накалил всех четверых так, что воздух
струился над красными обожженными телами. Таргитай падал, перед глазами плыло,
а в ушах звенело. Он много и часто пил, вода тут же выступала по всему телу
мутной соленой грязью, возгонялась, оставляя хрустящую корку. Что не успевало
раствориться в накаленном воздухе, сползало ниже, доводя щекоткой до
исступления.
— Ничего, — ободрял Мрак. — Это еще не пустыня! Вон пташка
порхает…
Олег бросил короткий взор на раскаленное небо:
— Стервятник.
— Стервами, значит, кормится, — понял Мрак. — Лиска, не ходи
туда. Клюнет.
Все трое месили песок молча. Наконец Мрак то ли сжалился, то
ли забоялся, что околеют, но велел остановиться на привал. Олег в сердцах
подумал, что Мрак сам измучился, однако оборотень держался как песчаный волк.
Рыжеволосую Лиску внезапно похвалил, что уже начала обгонять их дохловатого, но
шибко мудрого волхва. Так же похваливал по дороге песчаных ящериц и змей —
живут, заразы! Хоть и не рыжие, как эта. Но все-таки одного корня, хоть и не
сознается.
В распадке между песчаных гор легли, накрылись от солнца
плащами и одеялами. Мрак натянул тетиву, пощелкал ногтем, прислушался.
— Хорошо поет. Ладно, развяжи этой зверюке передние лапы. Но
объясни — белку бью на лету в глаз. А эта больно схожа, руки чешутся. А идет
пусть так, чтобы я видел.
Женщина равнодушно смотрела, как молодой волхв пытается
развязать тугие узлы. Олег пыхтел, едва не обломал ногти, пытался развязать
зубами, наконец взрезал ножом. Она опять не повела бровью, а обрывки стряхнула,
когда Олег отполз к Таргитаю. Кисти распухли, ремешок врезался глубоко. Кровь
начала пробиваться в онемевшие ладони, она поморщилась, закусила губу.
Остаток дня среди пылающих Песков показался Таргитаю
вечностью. Над головой в безумной выси выгнулось раскаленное до белесости небо,
он шел словно через раскаленное пекло. Сверху падали тяжелые капли
расплавленного золота. Воздух был горячий, а когда поднимался ветерок, Таргитай
всхлипывал, не стыдясь слез: с ветром было еще горячее! Рядом колыхались в
знойном мареве три тени. Вроде бы тоже падали, ползли через оранжевое солнце,
расплывались.
Ноги Мрака всякий раз почти до колен погружались в
раскаленный песок. Впереди торчало обгрызенное горлышко кувшина, запечатанное
красной глиной. Мрак разглядел даже оттиск печатки. На ходу подцепил за горло,
с натугой вытащил. Внутри вроде бы заскреблось. Сломал глину, из кувшина
вывалился крохотный уродливый бесенок. Весь красный, словно испекся в этих
песках, с узкими глазками.
— Что повелите? — пропищал он.
— Нам к пустынному магу, — прохрипел Мрак.
— Тогда пойдемте, — согласился бесенок. Он заковылял по
бархану, смешно взрывая песок,. Увязал еще больше Мрака, но старательно
размахивал крохотными лапками.
— Нам побыстрее надо, — сказал Мрак раздраженно.
— Тогда побежали, — предложил бесенок бодро.
Мрак ухватил его за холку, сунул в кувшин. Таргитай только и
увидел как Мрак широко размахнулся, кувшин вылетел из его длани как боевой
валун. За дальним барханом взвился фонтан песка и пыли.
Дальше Таргитай смутно помнил, что пришла ночь, он свалился
без памяти.
Олег был полумертв, пришлось Мраку самому, ругаясь и
отплевываясь, связывать маленькую женщину.
— Рыжая, не шелохни и пальцем. Олег спит, а мне только дай
повод. Переломаю ноги, скажу, так и было.
Она смолчала, но он видел, что поняла. Его понимали всегда,
в отличие от заумного волхва или недоумного дудошника. И верили всегда: у него
было лицо честного человека. Если скажет, что даст в лоб и уши отпадут, то так
и будет. Еще и прыщи осыплются.
Мрак растолкал всех среди ночи, поднял — озябших, лязгающих
зубами. Пошли быстрым шагом, сразу увязли, согрелись. Под ногами иногда
похрустывало. Олег ахнул, присел перед чахлым темным кустиком — колючки
блестели инеем!
Таргитай попробовал лизать, разодрал рот. Олег с маленькой
рыжеволоской начали отставать. Мрак нахмурился:
— Пусть чапает впереди. Чуть что не так, я ее влет, как
утку.
— Мрак, пусть писает как может…
