— Ты маг?
Красноволосый помялся, ответил с неуверенностью в голосе:
— Волхв.
— Что такое «волхв»?.. Колдун?
— Ближе к волшебнику, — ответил Олег осторожно. — Даже к
чародею. В наших лесных краях волхвы знахарят, колдуют, ведьмачат, ворожат,
кудесничают, заклинают, напускают, шепчут, акудничают, чаруют, сводничают,
заговаривают, гадают, предвещают… Но волшбой — больше. Она в хозяйстве нужнее.
Мрак уже лежал перевязанный чистыми тряпицами. Зеленая жижа
покрыла все обожженное тело. Глаза закрыл, лицо часто кривила судорога.
Таргитай доковылял к окну, ахнул. Оранжевые горы золотого песка, отсюда похожие
на застывшие волны, медленно наползали на башню! Верхушки дымились, сдуваемые
ветром. Горы песка уже подминали под себя широкие плиты из камня.
Сзади послышался старческий голос хозяина, Гольша:
— Ежели вы не сотворенные… то можете потрапезовать со мной.
Пальцы старого мага связали в воздухе невидимый узор.
Посреди комнаты возник, царапнув ножками пол, приземистый стол. Широкие дубовые
доски были опалены с угла, будто Гольш выдернул стол из горящего дворца, на
столе блеснули старой медью четыре большие чаши с фруктами и овощами. Посередке
возник узкогорлый кувшин с цветами.
Мрак завозился на ложе, приоткрыл один глаз. Затуманенное
болью лицо начало проясняться. Таргитай поспешно двинулся к столу, забыв про
страшные горы песка. Олег шумно сглотнул слюну, а Мрак с усилием приподнялся.
— В поле и жук — мясо… а мы в башне!
— А что едят в башне? — спросил Таргитай наивно.
Он ногой подгреб лавку, ухватил чашу обеими руками. Олег
подходил с осторожностью, а Мрак издали сказал просительно:
— Из меня волхв, как из Таргитая работник… Мяса магия не
сопрет, это только стрелой охотника.
Гольш взглянул недоумевающе, щелкнул пальцами. Отодвинув
чашу, а кувшин даже повалился, посреди стола возник на деревянном блюде жареный
поросенок: с боков печеные куропатки, зелень, в боку торчит нож размером с
киммерийский акинак. Комната сразу заполнилась одуряющим запахом жареного мяса.
Таргитай шумно потянул слюни. Гольш приглашающе повел
руками:
— Насытимся, затем за неспешной беседой поведем речь о
деяниях дивных и необычных. Вам есть о чем сказать, а ко мне давненько не
заглядывали герои.
Таргитай с набитым ртом промычал:
— Герои — это кто?
— Мы, дурень, — ответил Олег.
Мрак с усилием разрезал поросенка, кривился от боли. Гольш
поглядывал то на него, то на странных спутников, явно колебался, затем перед
Олегом и Таргитаем медленно возникла, словно колеблясь, разваристая каша в
глубоких тарелках. Пахло одуряюще вкусно, ложек не было. Олег сердито покосился
на Мрака, тот скалил зубы, зачерпнул горстью.
— Кто не хочет помереть с голоду, должен научиться жрякать
хоть руками, хоть клювом… хоть чем.
Рот раскрывал с трудом, алые струйки из лопнувших губ текли
с подбородка. Недожаренное мясо брызгало кровью, смешивалось с кровью Мрака. Он
оживал на глазах, голодный блеск в глазах разгорался ярче.
— Не горюйте, — сказал он невнятным голосом. — Вы оба —
волхвы, а я — черт-те что и сбоку пряжка. Мясо мешает волшбе, от него звереют.
Это знает даже лавка, на которой мыслят ваши задницы.
Он ел уже быстро, жадно. Вместо вытекающей крови из
разодранного рта вливалась ярая мощь, двигался живее. Крепкие волчьи зубы
звучно перемалывали кости, остатки выплевывал на середину стола. Можно бы из
чести к старому хозяину швырять под стол, но пса не видно, к тому же он не
волхв, чтобы предвидеть, что там с ними будет. А здесь все ясно: маг шевельнет
ушами, дунет-плюнет — и все: стол исчезнет вместе с объедками!
— Да и что за поросенок, — сказал он быстро, видя, что
Таргитай уже отодвигает тарелку с кашей. — Худой, как все здеся… Мелковат. Мне
одному на кутний зуб. К тому же мне выздоравливать надо, а вы оба как бычки на
выгуле.
Яблоки и груши хрустели на его зубах как мелкие орешки,
выплевывал одни хвостики. Гольш хмурился, ерзал. Он по-стариковски насытился
горстью зерен. Наконец стол исчез, к удовольствию Мрака — с объедками. Старый
маг спросил нетерпеливо:
— Поведайте же, откуда и куда изволите странствовать таким
дивным способом. И почему позволили себя так ранить?
Мрак откинулся, упершись спиной в стену. Быстро засохшая
корка зеленой мази лопалась, в щелях краснела плоть, но уже не кровоточила.
Грудь медленно поднималась и опадала.
— Рази это дивный? — буркнул он окрепшим голосом. — Рази
раны? Таргитая девки сильнее…
Он умолк, кивнул Олегу. Молодой волхв живет умом, а не
сердцем, а ум может вытерпеть больше, чем сердце. У Таргитая от горечи в глазах
темно, а Олег лишь стискивает зубы, хмурится, но учится на своих ошибках и на
чужих.
— Для нас все здесь дивное, — сказал Олег. — Как только
вышли из Леса… Первое диво — сама Степь. Разве мы могли подумать, что есть
места, где деревья не теснятся, не смыкаются кронами так, что неба не видно?..
Разве могли знать, что на свете есть еще люди?.. Мы били зверей дубинами, а птиц
— стрелами с наконечниками из кремня, избы рубили каменными топорами!
В единственном окошке за решеткой медленно загорались
звезды. Гольш слушал, переводил потрясенный взгляд с одного на другого. Лица
странных гостей мрачные как грозовые тучи, но молнии жгут и терзают их изнутри.
В каждом поселилась боль. Похоже, что вся их звериная мощь растоптана, унижена,
а надежды на скорую победу развеяны в дым. Больше всех страдает золотоволосый
варвар. Гольш не мог выносить его ярко-синих глаз, полных недоумения и обиды.
Лучше всех держится волхв с зелеными глазами, но лишь держится: умеет скрывать
боль и разочарование.
— Вам горько? — спросил Гольш сочувствующе. — Взрослеете…
Человек взрослеет, когда больно. Да что там взрослеет! Человек живет, когда ему
горько и больно. Он тогда лишь человек, когда болит душа.
— Почему? — спросил Таргитай испуганно.
Гольш пожал плечами:
— Не знаю. Душа — странная вещь. Она есть лишь тогда, когда
болит. Иначе ее нет вовсе. И человека нет.
Мрак перестал сыто отдуваться, буркнул:
— Тогда мы существуем. Еще как существуем! Я вообще,
наверное, бессмертный.
Он скривился, осторожно отклеился от стены. На каменной
плите остались красное пятно и темные сгустки зеленой слизи. Олег осторожно
уложил друга на лавку, Мрак закрыл глаза.
Гольш поднялся:
— Почивайте. Утром я зайду.
Мрак прошептал угасающим голосом:
