— Потерпи. Твое проклятие не вечно.
Щеки девушки вспыхнули как маков цвет. Веснушки засветились,
а желтые глаза на миг стали круглые как блюдца. Она даже привстала на цыпочки,
но богиня уже убрала руку.
— Когда?
— Ты идешь верно, — ответила Дана уже строже. — Но решаешь
сама.
Лиска съежилась, прошмыгнула маленькой и горбатенькой, но
личико сияло. Олег, который все замечал, напомнил себе при случае выпытать, что
значат сии тайные слова.
В просторной пещере со стенами из красного и золотистого
камня воздух был чистый, свежий, как после грозы, настоянный на травах. Под
стеной пробегал ручеек, извилистое ложе было прогрызено неглубоко. В дальнем
затемненном углу на ворохе шкур разбросал руки Таргитай. На груди сидел
мальчонка годков двух-трех, вертел дудочку, подпрыгивал, но Таргитай лежал как
бревно.
Все трое вздрогнули, за их спинами раздался строгий голос:
— Арпо, не шали! Папу разбудишь.
Мальчонка поспешно сунул дудочку Таргитаю за пазуху,
виновато спрятал руки за спину. Таргитай зевнул и, не раскрывая глаз,
перевернулся на бок. Мальчишка скатился, запутался в шкурах; звонко рассмеялся.
Таргитай всхрапнул, как сытый конь, открыл один глаз, затем с натугой
растопырил другой.
Мрак застыл, словно дуб на просторе. Глаза стали шире, чем у
Лиски.
— Таргитай?.. Папа?
Таргитай зевнул во весь рот, растопырил, как грабли, руки.
Мальчишка с готовностью вбежал, смеясь, обхватил Таргитая за шею. Дана присела
рядом, провела ладонью по лохматой и полной репьев голове Таргитая. Серые от
грязи волосы разом улеглись красивыми волнами, заблестели чистым вымытым
золотом.
В двух шагах с легкими хлопками возникали грубо сплетенные
корзины из простой лозы. Бока трещали, распираемые налитыми соком яблоками, грушами.
Появились жареные поросята, птица, а на пол шлепнулись в широких листьях лопуха
три крупные свежесваренные рыбины.
— Ешьте, — пригласила Дана. — Я полюбляю одиночество. Даже
забыла, что лучше… для еды. Боги могут есть, могут не есть.
Олегу показалось, что грустная нотка проскользнула в ее
голосе. Остальные стояли, глупо озираясь, Мрак воскликнул:
— Это Гиперборея?.. Тогда почему ты здесь? Твоя могучая река
как-то перебежала сюда?
— Ешьте, — повторила Дана. — Ешьте.
Под ее властным взором, хотя и царственно спокойным, они
опустились за стол. Мрак первым ухватился за жареного поросенка, с хрустом
отломил заднюю ногу. Дана кивнула:
— Ешь, дорога длинная… Это и есть Гиперборея, Олег.
Пустынный маг просто вернул вас в родные края. Вы трое — гипербореи. Только
ваша рыжеволоска… ну, она не гиперборейка.
Глава 6
А где же наша деревня? — спросил Таргитай непонимающе. Он
огляделся по сторонам, но взгляд везде натыкался на красный и оранжевый камень.
— Где Лес?
— До Леса что-то сотни две верст, — заметила Дана, — в
прошлый раз вы добрались сюда без всякой магии.
Олег все еще держал в обеих руках жареное крылышко гуся,
словно боялся коснуться его зубами.
— Значит, мы уже были на этом островке?
— Смертный, я знаю все, что делается на моей реке и даже на
ее берегах, — подчеркнула Дана. — И могу оказываться в любом месте, где текут
ее воды.
Олег с сокрушенным видом опустил голову:
— Понятно. А я уж подумал, почему в прошлый раз мы не
заметили никакого Мирового Дерева. Далеко до него?
— Вы едете верно, — ответила Дана уклончиво.
В пещеру вбежал мальчишка, в руках у него был игрушечный лук
из прутика. Дана перехватила изумленный взгляд Мрака. Легкая улыбка коснулась
ее губ:
— У богов и героев дети растут не по дням, а по часам. Этого
мальчишку сегодня я зову Арпо, но через два года уже нарекут Арпоксаем.
Мрак покосился на Таргитая. Мальчонка с радостным визгом лез
на колени, цепляясь за шею, а Таргитай поднимал руки с ножкой кабана, будто
мальчишка пытался выхватить и съесть.
— Ну, ксай так ксай, меня и не так в детстве обзывали. Лишь
бы человек был хороший.
Дана поднялась. Олегу показалось, что ее ступни слегка
поднялись над каменным полом. Глаза ее заблестели как две звезды.
— Я отлучусь, на реке беда. Не здесь, в низовьях. Почивайте!
На том месте, где стояла, коротко блеснуло. Мрак покачал
головой, с хрустом догрыз кость.
— Хорошо быть богиней, хоть и скучно. А что ребенок от
Тарха, то дети — дело нехитрое. И от дураков дети бывают. Даже у богинь. И что
ксаем станет — мудренее, но тоже не чудо. А вот жареный кабан, что в корыте не
помещается… ну, не в корыте — на подносе, все равно! Нашему бы волхву научиться
заместо того, чтобы землю трясти. Нет, не заместо, то дело тоже нужное в
странствиях, а так сказать, попутственно…
Лиска ощерила зубки:
— Ты сразу научился посылать стрелы?
Мрак был занят: кабанья нога исчезла с такой быстротой, что
Олег раскрыл рот от восторга, а Таргитай — от зависти. Лиска выгрызала нежное
мясо, косточки трещали под ее острыми зубками. Мрак косился одобрительно: она,
как и он, не притронулась даже к самым сочным фруктам, а волхв — вроде бы
крупный муж! — как начал с них, вроде простой козы, так и не оторвется.
Таргитай ел на удивление вяло. Мрак заподозрил, что дудошник
за ночь не раз просыпался, дабы поесть, почесаться и снова поесть.
— Все одно не пойму, — пробурчал он с набитым ртом. — Она ж
богиня! А он — дурень.
Олег рассеянно пожал плечами:
— Любовь зла, полюбишь и… Тарха.
— Не знаю, не знаю. От любви дуреют только лоси в весенний
гон да дурни. Правда, лоси дуреют только весной, а дурни — всегда. Выходит,
дурак дурнее лося?
Олег опустил глаза. Мрак говорил с излишним напором. Словно
старался отогнать то страшное видение, что предсказал Старик, а теперь еще и
Дана.
— Как тебе богиня? — спросил он. — Я их представлял другими.
— Какими?
— Ну… другими. Эта яркая, но… сонная. Ей все обрыдло, не
видишь? Любая баба из нашего села живее. А эта как трава. Замечает ли, что
летят столетия, а не дни? Мы видим, как растет весной молодая травка, а она
замечает разве что, как вырастают Леса, рассыпаются в прах, как река меняет
русло, как рассыпаются в песок Горы… Может, живет тут лишь потому, что здесь
всегда все одинаково? А зима-лето — что для нас день-ночь.
Олег долго смотрел на журчащий ручеек, стол с объедками
исчез, сказал нерешительно:
