Хлопнуло, запахло жареным. Среди комнаты возник накрытый
стол. В середке лежала молодая косуля. Вкусно пахло. Правый бок слегка обгорел,
в спине торчал узкий нож. Вокруг теснились тушки мелких птиц вперемешку с
яблоками, грушами. Из воздуха появились два узкогорлых кувшина, на блюде —
устрицы, орехи.
— Кости не разгрызать, — предупредил Гольш хмуро.
— Там же самая сладость, — возразил Мрак.
— Быть магом — горько.
Таргитай уже выдрал ногу косули, грыз мясо быстро и жадно.
Рот перепачкался жиром, губы и щеки блестели. Олег с любопытством взял на
ладонь устрицу, Мрак скривился:
— Что в них доброго? Вчера я сдуру сожрал дюжину, до сих пор
в пузе тяжко.
— Протухли, — сказал Олег. Он укоризненно взглянул на
старого мага. — Еще не поправился, а тут снова… Какого цвета были, когда
расковыривал?
— Расковыривал? А что, их надо было расковыривать?
Таргитай обглодал кость, швырнул на середину стола, подражая
Мраку, а друга поспешно ухватил за руку.
— Ты что? Маг велел…
— Забыл, — буркнул Мрак. Он бросил перегрызенную его
крепкими зубами берцовую кость. — Тяжко быть магом!
На следующее утро Гольш разбудил их рано, еще упыри с жабами
не дрались. Вдоль стен, повинуясь едва заметному движению бровей мага,
вспыхнули смоляные факелы. Запах потек сладковато-тошненький, словно Боромир
долго и нудно говорил о неустанном труде на благо общины.
— О плате потом, — сказал Гольш нетерпеливо. — Что с вас
взять, если к магии не ближе, чем к соловьиным песням?
— Ты не только великий, но и мудрый, — сказал Мрак. Он на
глазах веселел: маг из него как из Таргитая работник, а из Олега — кулачный
боец. — Это сокол вроде Олега с лету хватает, а такая ворона, как я, и сидячего
не поймает. Я же понимаю, что кому-то бог дал, а мне лишь показал… Зато такое
показал!
Глаза его лихорадочно блестели. Он все чаще вставал,
пробовал ходить — весь покрытый коркой из засохшей мази и темных сгустков
крови. Иногда корка лопалась, показывались алые капли. На нем заживало как на
собаке, говорил Олег, а Таргитай с гордостью за Мрака всякий раз поправлял: как
на волке!
Таргитай хромал на обе ноги, его бил озноб. Мрак тоже
кутался в толстое одеяло Гольша, выздоровление отнимало силы. Гольш для них
трижды менял стол, а лесные люди все еще умирали от голода. Мрак ворчал: пошто
не поплевать над его сгоревшей кожей и царапинами Таргитая? А еще маг… Не
желает тратить волшбу на чужаков?
Гольш напряженно всматривался в гостей. Запавшие глаза
старого мага буравили их, Олег преданно и неотрывно глядел в ответ. Он уже начал
учиться, он всегда и всему учился, даже когда в Болоте тонул — познавал Болото
и топивших их упырей…
— В тебе больше всего странной мощи, — сказал Гольш
внезапно. Он указал на Мрака. — Только ее природа мне неведома.
Мрак отшатнулся.
— Перегрелся, мудрый?.. Солнце тут дикое, на людей кидается.
Ты прямо пальцем в небо, зато — в самую середку. Из меня волхв, как из Олега
ратник. К этим тихоням приглядись. У рыжего умная книжка была, пока не сперли…
как он у кого-то раньше. А у Тарха — дудка хитрая. То ли он умеет на ней
волхвовать, то ли дудка сама, во что я, зная Таргитая, поверю скорее…
Таргитай обиженно поерзал по лавке, словно пытался зацепить
шляпку гвоздя и выдернуть, дабы поковыряться в зубах.
— Все-таки Таргитай, — сказал Олег, в голосе волхва было
недоумение. — Я пробовал посопилить на его дудке, но Мрак решил спросонья, что
больной пес пробует петь.
— В тебе, обгорелый, мощи больше, — сказал Гольш настойчиво.
— Ты умеешь трансформировать живое. Не знаю, ведаешь ли сам об этом.
Мрак неосторожно повернулся, взвыл, сказал сердито:
— Транс… слова-то какие, на морозе и не выговоришь. Только
самого себя разве что. По-нашему, перекидываюсь туды-сюды.
Гольш вытаращил глаза, подскочил:
— Себя? Так это ж труднее всего! Других мы беремся учить,
переделывать, вести охотно, но себя перебороть?
Мрак разочарованно отмахнулся:
— Все перекидываются. Это ж так просто! В личине волка
побегаешь, потешишься, задерешь какую-нибудь зверушку. Потом домой в людской
личине, чтобы все как у людей. Волчий нрав только в Лесу являешь, когда тебя
никто не зрит. А ежели всю жизнь человеком, то рехнуться можно.
Олег и Таргитай мерно кивали, словно их тыкали в миски.
Гольш перевел потрясенный взгляд с Мрака на их спокойные лица.
— У вас все так могут?
— Все, — подтвердил за Мрака несчастливо Олег. — Мы живем в
Лесу, со зверьем все еще в близком родстве. Потому так… Правда, нам с Таргитаем
не удается, хотя причины у нас разные… За это, что не умеем перекидываться, нас
изгна… послали учиться в другие края.
— Еще как послали, — подтвердил Мрак с непонятной улыбкой. —
Всей деревней. За околицу провожали.
— Пользуетесь магией, не зная, что это магия?
Мрак перебил Олега:
— Разве это магия, когда умеют все? Вот верблюды — магия!
Или еще видел у кагана говорящую птаху. Попугаем кличут, хотя никто не сказал,
пошто ее пугать. Я сперва не верил, спросил прямо в лоб, как вот тебя: верно,
дурень в перьях, что умеешь говорить? А он мне: я-то умею, дурень в шерсти, а
вот ты умеешь летать?
Гольш нервно бегал взад-вперед по комнате. Из-под подошв
вылетали длинные, шипящие как змеи искры. Старый маг воздевал глаза к небу,
бормотал:
— Когда чудо обыденно, уже не выглядит чудом… хотя все еще
чудо. Разве сама жизнь не чудо? Разве мы сами не магические существа? Разве
наша обыденная жизнь не является для существ другого мира адом… а для других —
раем?
Мрака снова била дрожь, он кутался в длинное цветное одеяло,
поджимал ноги.
— Великий и мудрый, это для нас чересчур умно. У нас тоже
один волхв чуть не рехнулся, разгадывая, почему от коровы всегда теленок, от
козы — козленок, а никогда не перепутываются. И как из крохотного зернышка вырастает
дерево?.. А нам, простым и даже очень простым, чего-нибудь попроще, но
побыстрее и побольше. Тебе в башне не дует, хотя не могу понять, как терпишь
такую жару, а нам делов непочатый край. До самой могилы, которая, правда,
рядом, будем обязаны, ежели научил бы нас… хотя бы вызывать стол с кабанчиком!
Лучше, если можно, с двумя.
Олег сжался, в комнате чуть померкло, как и лицо старого
мага, но Гольш лишь вздохнул, сказал осуждающе:
— Если здесь возникло, где-то исчезло.
— А ежели не воровать? Боромир брался творить хоть из камня.
Правда, ничего не получалось.
