Я не смотрю на брата, но слышу его напряженное сопение и ощущаю прожигающий мою спину взгляд. Злой, обиженный.
— Ты должен понять наконец-то, что всему есть предел. И моему терпению тоже.
— Хорошо! Хорошо! Я напишу это заявление, — в голосе брата визгливые “бабьи” тонки, и я морщусь от его громкости. — Но объясни мне: с чего вдруг ты так завелся? Да, я люблю Таню. Да, я плохо поступил с Кирой. Да, накосячил в магазине. Но я же все исправлю!
— Тебя заело? Исправлю, исправлю. Как попугай. Надо было раньше думать, теперь уже поздно.
За спиной раздается противный скрип отъезжающего назад стула, а я смотрю на задний двор за окном, где грузчики переносят коробки с новыми запчастями на склад. Они знают, что я их вижу — это заметно по удвоенной энергии и какой-то истерической исполнительности.
— Зачем ты устроил весь этот цирк? — спрашиваю, поворачиваясь к брату, а тот как раз ставит размашистую подпись на заявлении. — Неужели действительно бы женился на Кире? Ради того, чтобы Тане что-то доказать?
Егор молчит, но кивает.
— Что у тебя в голове, брат? Мусор и гниль.
— Ты ведь никого никогда не любил, Рус. Как тебе понять меня?
— В самом деле, куда уж мне-то?
— Таня для меня все, понимаешь? А она замуж собралась, я с ума сошел. Не понимал, что делаю. Помешательство какое-то. Отомстить Таньке хотел, Кира же красивая очень. Но…
Егор опускает плечи, горбит спину, жалкий и несчастный.
— Не помогло? — усмехаюсь, а Егор передергивает плечами. — Только еще больше в дерьме измазался.
— Но я бросил Киру, — заявляет и немного оживляется. — Это было непросто, она ведь слишком влюблена в меня. Как кошка.
Меня царапает его самодовольство — он же, сученыш, гордится собой. Несмотря ни на что, гордится.
— Нашел нужные слова? — мой голос почему-то хрипнет, а Егор улыбается.
— Да, получилось, — кивает и рукой задумчиво потирает бороду. — Она поняла меня, чуть-чуть только поистерила. Но я все честно ей сказал, не соврал: Кира действительно немного скучная, ну и секса у нас не было.
— Ты действительно ей так сказал? — Что-то внутри меня лопается с оглушительным звуком, и я до конца не верю в то, что Егор действительно мог вывалить на девушку подобное дерьмо. — Ты совсем ебанулся?
Егор непонимающе смотрит на меня, открывает рот, захлопывает его, но все-таки рожает мысль:
— Лучше бы я сказал, что изначально она была мне нужна только, чтобы Таньке отомстить, да? Думаешь, так было бы лучше?
Я молчу, потому что вообще не знаю, что было бы лучше в этой ситуации, и есть ли вообще это понятие — лучше?
— Ладно, Рус, я поеду. Мне еще работу искать.
И уходит, на этот раз не пытаясь сорвать дверь с петель, а я жду минуту и, схватив ключи со стола, вылетаю из кабинета.
Не знаю, чем это все закончится, но мне нужно найти сейчас Киру. Пока беда не случилась.
28 глава
Кира
Я бегу вперед, а на самом деле убегаю. От себя, от беспощадных слов Егора, от рухнувших миражей и чужой лжи. Ноги горят от напряжения, я почти ничего не вижу перед собой — просто бегу. Мчу вперед, как испуганная лошадь, понесшая всадника, потерявшая всякие ориентиры. Но это единственное, чего мне сейчас хочется. Единственное, на что я по-настоящему способна.
Просто бежать.
Только разве возможно убежать от себя? Избитая фраза, заезженная мысль, но сейчас она как нельзя кстати.
Чтоб ты провалился, Егор Валевский. Чтоб тебе твой неугомонный прибор собака откусила. Мыши сгрызли по самый пупок.
Ох, как я зла, как зла! Наверное, именно эта злость и помогает не рухнуть в пучину самобичевания и тоски.
“Я же мужчина, Кира. Ты же понимаешь? Секс мне нужен, а пироги у тебя скучные. Ты сама скучная, Кира”, — то и дело всплывают в голове обрывки фраз, брошенных в меня при расставании. И это невыносимо.
Да, я вот такая — скучная. Самая обычная девочка из глубинки, мечтающая о науке, впервые влюбившаяся в сказочного принца. Во мне действительно нет ничего особенного, но так хотелось верить, что даже такую скучную заучку можно искренне полюбить. Оказалось, нельзя.
Проклятие!
В груди так сильно печет, что дыхание обрывается. От бега ли, от переживаний, но больно до истерики, до рваного хрипа и слез из глаз. Но я держусь — не стану плакать, никогда не стану. Не хватало еще слезы лить из-за всяких козлов.
Но как пытаюсь сдержаться, щеки все-таки обжигает солеными каплями, и я вытираю их, вытираю, но не помогает — слезы все текут и текут, а нос заложило напрочь. Ну, что такое? Я же не хотела плакать, но не сдержалась, размазня.
Я не знаю, сколько бегу. Не понимаю, куда именно. Просто несусь вперед, рассекая воздух, и ветер свистит в ушах. Он освежает разгоряченную бегом и эмоциями кожу и будто бы толкает вперед, придает сил.
Но вечно бежать не могу даже я в таком состоянии. И когда наконец останавливаюсь, грудь сжимает тисками, а дыхание рваными толчками рвется на волю. Икры сводит судорогой, бедра напряжены до дрожи, а перед глазами мутная пелена. Сквозь нее окружающий мир проступает неясными контурами, зыбко дрожит, придавая картинке какой-то потусторонний вид. Загадочный.
Мне нужно присесть, срочно нужно, иначе упаду — добегалась. Когда зрение возвращается, замечаю симпатичный маленький скверик, почему-то огороженный кованым забором. Впереди маячит какое-то здание, но я его не узнаю — ни разу здесь не была.
Наверное, управление чье-то или филиал банка — неважно. Главное, что в скверике есть удобные лавочки, где можно переждать бурю, которая бушует вокруг меня, невидимая посторонним.
В скверике, кроме меня, никого, и это отлично. Достаю из сумки бутылочку воды, делаю пару жадных глотков, и горло, опаленное быстрым бегом, смягчается. Напившись, вытягиваю вперед ноги, скрещиваю их в лодыжках и откидываю голову назад.
Небо клочками над головой — его почти не видно среди многоэтажек и высоченных деревьев, но оно все равно поражает кристальной лазурью. Словно смотрю на него сквозь самый красивый в мире бриллиант — необыкновенное зрелище.
Мне сейчас ничего не надо, кроме этого неба над головой и покоя всеми забытого сквера. Я хочу сидеть здесь, пока лето не сменится осенью, а после зима не засыплет улицы и меня заодно пушистыми хлопьями снега. Не хочу возвращаться в общежитие, не хочу никого видеть. Мне не нужна сейчас компания, потому что не выдержу щебетание Наташи и ее сочувствующий взгляд.
К маме хочу. Домой хочу, в свой тихий и никому не нужный городок.
Эта мысль возникает во мне так резко, так внезапно, но я так рада ей, что даже в голове проясняется. У меня остался только один экзамен, а с завтрашнего дня отпуск в кафе. Значит, решено, уеду.
