— Мне не больно. Мне обидно, но почти прошло. Я просто не понимаю… если он все еще любит Таню, если так быстро с ней помирился, то зачем я? Почему? Да, я наивная дурочка, в облаках витаю, но для чего он так со мной? Это… это подло. Он хотел, чтобы Таня ревновала? Просто использовал, да?
Господи, она слишком умная для этого тупого мира.
— Прости, — целую ее в плечо, а она горестно вздыхает.
Черт, никогда не думал, что правду говорить бывает настолько трудно.
Кира утыкается в мое плечо и шмыгает носом. Мы с ней еще так мало знакомы, у нас так много сложностей, с которыми придется что-то решать, но мне дико трудно выносить ее слезы. Хочется закутать ее в теплый плед и долго-долго укачивать на руках.
Наверное, во мне слишком гипертрофирован комплекс спасителя. Благородного защитника незрелых душ. Мне нужно о ком-то заботиться. И, как оказалось, любить кого-то мне тоже необходимо.
— Ты очень любишь Егора, — говорит тихо, поднимая на меня взгляд. Ресницы мокрые, слиплись, а нос покраснел, но даже так она мне кажется самой красивой.
Вытираю большим пальцем слезы, целую Киру в нос, а изнутри разрывает на части от противоречивых эмоций.
— Люблю, конечно. Как же иначе? Злюсь, расстраиваюсь, гневаюсь, бью ему рожу и матерю, но люблю.
— Это ты ему тогда лицо разбил? — ахает, а мне ничего не остается как подтвердить.
— Я органически не выношу подлость. Да, я построил бизнес, иногда прибегая не к самым честным способам, но это суровый мир со своими правилами. Но я ни одну женщину не обманул, не использовал для своих целей, не игрался чьими-то чувствами.
— Козел он.
— Кто бы спорил, так не я. Я, наверняка, тоже козел. Во мне не так много достоинств, которые ты себе придумала.
Кира всхлипывает, но больше не плачет. Выпутывается из моих объятий, решительным жестом вытирает остатки слез и поднимается на ноги.
— Я не хочу больше говорить о нем. Он мне популярно объяснил, что не только не был никогда в меня влюблен, а я ему даже и не нравилась особенно. А сейчас я окончательно в этом убедилась. Егор — он как фантик от конфет. В детстве кажется, что это — настоящее сокровище, самое большое богатство, а на деле — мусор.
Я молчу, потому что спорить с женщиной — вообще зряшное дело, а с расстроенной — подавно. Да и не с чем тут спорить.
— Моя мама всегда говорит, что в любой драме — два виновника. Значит, я тоже виновата. Развесила уши, поверила и поспешила. Дала Егору карты в руки, согласилась на авантюру с замужеством. Все перепутала и чуть не сделала самую большую ошибку. Но когда идиотка сама рот раскрыла и всему верит, можно и забросить ложь. Покатит же, да?
Кира говорит и говорит. Захлебывается словами, обнимает себя за плечи, ежится. Я подхожу к ней, оплетаю руками, прижимаю к себе, позволяя выговориться. Потом обязательно станет легче, просто это надо пережить.
— Глупая я, глупая. Доверчивая идиотка, — шепчет, а я обхватываю ее лицо руками и целую так, чтобы напрочь всю эту дурь из башки выбила.
От неожиданности Кира раскрывает рот, и я врываюсь в него языком, кусаю за нижнюю губу и, не дав передышки, снова углубляю поцелуй. Время замедляет свой бег, а через мгновение снова стремительно несется вперед.
— Не смей на себя наговаривать! Услышала меня? Если бы не наши родственники, мы бы никогда не встретились. Так что и от их сомнительных подвигов мы же в итоге выиграли.
Кира кивает и слизывает капельку крови с нижней губы. Кажется, я немного перестарался, но так нагляднее.
— Завтра у меня самолет, я уже заказал билет, — говорю, обхватив руками ее щеки и прижимаюсь к горячему лбу своим. — Завтра в двенадцать. Полетели со мной?
52 глава
Кира
— Ты серьезно? Улететь? С тобой?
Мне все еще кажется, что я ослышалась. Даже отхожу на шаг назад, встряхиваю головой, будто бы этим могу отогнать наваждение. Нет-нет, Руслан, наверное, просто предложил его провести на самолет, попрощаться в аэропорту — трагично, с эдаким голливудским надломом и обильными слезами после объявления на посадку.
Эти картинки в моей голове такие яркие, что буквально вижу себя, стоящей в шумном здании, забитом чужими людьми.
— А зачем мне шутить? Никогда не был поклонников розыгрышей и приколов, — усмехается и, забрав со столика пустой стакан, уносит его на кухню.
Оставляет меня одну и подозрительно долго не возвращается, а я снова плюхаюсь на диван, достаю зачем-то из сумки кефир и с усилием проворачиваю пластиковую крышку. У меня пересохло в горле от всего сказанного сегодня, а в груди ноет от смысла слов. Нет, я не хочу обо всем этом думать и не стану больше плакать. Пусть Егор будет счастлив, если так любит свою Таню. Каждый на счастье право имеет. А я… да не важно это все.
Руслан прав: если бы не наши родственники, вряд ли на картах наших судеб нашлось место для общих точек. Им просто неоткуда было бы взяться.
Нет, и кефир в горло не лезет, и мыслей слишком много в голове.
Поднимаюсь на ноги и иду в кухню. Решительно распахиваю дверь, делаю шаг внутрь и не одно крошечное мгновение замираю. Руслан стоит ко мне спиной у раскрытого окна, крутит в руке незажженную сигарету, а поза расслабленная, небрежная.
— Ты смотришь на меня. — В голосе усмешка, а я улыбаюсь.
— Нравишься, вот и смотрю.
Делаю один осторожный шаг, а в голове и теле невероятная легкость. Меня будто бы гелиевый шарик к небесам притягивает к Руслану.
— Веришь или нет, но это была самая странная неделя в моей жизни, — говорю, когда до окна и Руслана остается лишь шаг. — Столько событий, перемен, нервов и новостей. Вот жила девятнадцать лет наивная девочка Кира. Ботаничка, заучка, зануда и дурочка. Тс-с, не перебивай, пожалуйста. И не поворачивайся ко мне, а то я растеряюсь. Просто стой, молчи и слушай.
Руслан кивает, а я кожей чувствую тепло его улыбки. Ободрение и поддержку.
— Многое, во что я верила, оказалось вывернутым наизнанку. Самый лучший в мире папа превратился в труса. Любимый парень — в обманщика и предателя. Первое меня ранит намного сильнее, потому что я совсем не знаю, как теперь общаться с родителями. Не понимаю, как смотреть в глаза маме и молчать, что наш папа обманывал ее столько лет. Мне бы хотелось все изменить, хотелось бы, чтобы все это оказалось дурным сном. И не было бы в моей жизни Егора, и о старшей сестре знала бы, а не вот таким образом обнаружила. Мы бы с ней общались, созванивались, гуляли. Дружили. Но тогда бы в моей жизни не было тебя. Вот такой вот парадокс.
Замолкаю, чтобы дать себе небольшую передышку, сформировать разрозненные мысли в общий логический поток.
— Всего неделя, а кажется, именно сейчас я по-настоящему выросла. Идеалы рухнули, жизнь полетела кувырком. Это… сложно это все осмыслить, трудно смириться с новой реальностью, но я пытаюсь.
