Но с вершины ей открылось нечто восхитившее и поразившее ее.
Русло реки уже стало меняться благодаря деньгам самого Хуареса, вложенным в это строительство.
Река стекала с горы и, по-видимому, до какого-то древнего землетрясения имела природный сток в долину.
Но теперь она обрывалась небольшими водопадами на противоположном склоне горы.
Возводя маленькие дамбы, Хуарес сделал первые шаги к воссоединению этих разрозненных водопадов в единую водную систему.
Оттуда вода будет попадать в главную дамбу, строительство которой планировали начать, а уже из нее — в долину.
Сначала Орине показалось странным, что река течет так высоко в горах, но Хуарес сказал, что для горных районов Мексики это обычное явление.
Племена, живущие в восточной части гор, без этой речушки были бы обречены на смерть и потому борются за воду.
Орина смотрела на людей, копошащихся внизу, и обратила внимание на изначальный путь русла.
Река бежала с горы вниз, пересекала долину и направлялась прямо к Садаро, превращая землю по обеим берегам в оазис.
Продолжая рассказывать о своих грандиозных планах, Хуарес заметил, что люди работают на строительстве бесплатно.
Они трудятся для будущего, для своих детей и внуков.
Они знают, что никогда не уйдут с этой земли, принадлежащей им уже многие века.
Их привязанность к этому мало приспособленному для жизни краю так сильна, что никому не удастся убедить их перебраться в другое место.
— И они лучше умрут, чем уйдут с этой земли? — спросила Орина.
— Именно, — ответил Хуарес. — Они считают, что в любом другом месте будут чувствовать себя чужаками…
На следующий день после свадьбы Орина получила свою одежду.
Вместе с ней пришло письмо от капитана Беннета, в котором тот выражал свою радость по поводу того, что она встретила друзей, и заверял, что яхта будет ждать в Садаро ее возвращения.
«Да, Хуарес действительно все просчитал», — со злостью подумала девушка, прочитав письмо.
Единственным утешением были для нее полученные платья.
На улице стояла дикая жара, и хотелось надеть что-нибудь из легкого летнего гардероба.
Но вскоре Орина узнала, что ей запрещается выходить куда-либо без сопровождения.
За ней постоянно следили: куда бы она ни пошла, с кем бы ни разговаривала, сзади всегда маячила тень охранника.
Она чувствовала себя, как в тюрьме.
Мысль о побеге не давала покоя.
Как же ей хотелось оставить в дураках этого самоуверенного Хуареса!
По вечерам, возвращаясь с дамбы, он выглядел крайне уставшим.
Но, несмотря на это, принимал душ и переодевался к ужину в свою одежду гаучо.
Орине тоже приходилось сменять дневное платье на вечерний наряд, что очень раздражало ее.
Он все равно никогда не посмотрит на нее как на женщину, Хуареса интересовали только деньги.
Во время беседы за ужином он всегда нарочито отстаивал противоположное мнение, чтобы досадить Орине.
Казалось, ему нравится выводить ее из себя.
«Боже, как я ненавижу его!»— повторяла она изо дня в день.
Но ей пока хватало ума, чтобы не произносить это вслух.
Люди вокруг боготворили его и подобно Зиити называли его Сото Dios.
Она была уверена, что последователи Кецалькоатля полагают, будто душа их бога живет в нем.
В четвертый вечер ее жизни в пещере Орина поинтересовалась, для чего Хуаресу понадобились все эти люди и зачем он помогает им.
Хуарес долго молчал, и Орина уже подумала, что он не собирается ей отвечать, но неожиданно он сказал:
— Когда я увидел, в каком бедственном положении находится это племя и сколько я могу сделать, чтобы помочь им, то я не смог просто пройти мимо.
— Мой отец поступил бы так же, — задумчиво произнесла Орина.
— Но с его средствами он мог бы сделать это, не совершая столь отчаянных поступков, как свадьба с тобой.
— Он не был богат в молодости, — возразила Орина. — У него было совсем немного денег. Они появились только после смерти моего дедушки. Ему в наследство перешло состояние, которое он во много раз приумножил, работая во благо Америки.
Она особо подчеркнула последние слова.
Хуарес поднял на нее глаза:
— И это правда? Ты хочешь сказать, что он действительно работал во имя благополучия страны, а не с целью личного обогащения?
— Если б ты знал моего отца, тебе бы не пришлось спрашивать меня об этом. Для него было бы оскорблением услышать, будто кто-то думает, что он работает ради самих денег, — еле сдерживая гнев, сказала Орина.
Потом, стараясь говорить спокойнее, она продолжала:
— Он хотел сделать Америку великой державой не с помощью войн и завоеваний, а путем развития техники, флота, железных дорог, новых изобретений, которые обогатят не только нашу страну, но и весь мир.
Она вкладывала в свою речь столько чувства, что ее глаза увлажнились.
Она подумала, что если Хуарес не поверит ей или станет издеваться над ее словами, она обязательно что-нибудь швырнет в него.
Однако он тихо спросил:
— А ты собираешься продолжить дело отца?
— Я пытаюсь, конечно же, пытаюсь! — сквозь спазмы, сдавившие горло, ответила Орина. — Но я женщина в этом мире мужчин, поэтому мне будет очень непросто.
Он промолчал.
Орина, почувствовав, что слезы вот-вот брызнут из глаз, рывком поднялась из-за стола и пошла к себе в комнату.
А утром, спускаясь по лестнице, она ощущала удивительную легкость и душевное спокойствие.
Она вдруг подумала о своей длительной изоляции от внешнего мира.
«Интересно, как там дела в Америке, в каком состоянии имущество отца? Надо связаться с Бернардом Хоффманом. Но как объяснить ему, что я только денежный поставщик в некоем сумасшедшем плане по спасению тысяч людей? И это вместо того, чтобы думать о миллионах!»
Он будет поражен, узнав, что она вышла замуж, — он наверняка помнит слова, которые она еще недавно говорила ему.
Так размышляя, она добрела до подножия горы и быстро пошла мимо сгрудившихся там семей.
Матери держали на руках младенцев; те, что постарше, бегали вокруг, крича и смеясь.
Теперь, когда у Хуареса есть деньги на еду, дети стали сильнее и жизнерадостней.
«Когда я впервые попал сюда, — рассказывал он, — они просто лежали возле своих родителей, уставясь в одну точку, или тихонько стонали от голода».
