Агата почти привыкла жить с этой тьмой, но случались ночи, такие, как сегодня, когда она явственно чувствовала, что тьма растёт. Занимает в голове всё больше места. Так скоро ничего не останется, кроме неё. Нет уж, – думала Агата, – так мы не договаривались! Хотя они вообще никак не договаривались, кто же добровольно согласится впустить в себя густую чёрную липкую тьму, которая хуже просто тоски, страшнее просто страха, которая – сам ужас небытия, ледяной и такой спокойный, что захочешь – не закричишь.
Чем бы ни была эта тьма, но когда Агата курила у входа в бар и представляла себе, что за дверью её ждёт весёлая компания старых друзей – в такие минуты она почти вспоминала их лица и, конечно, знала имена: Йонас и его жена Маргарита, старик фотограф Кумински, друг покойного Йонасова отца, доставшийся всей их компании как бы по наследству, Алла, Маргаритина двоюродная сестра, заика Маркус, влюблённый в Агату и Аллу, слишком нерешительный, чтобы выбрать одну из них, но им и не надо, пусть неуклюже ухаживает за обеими, а они будут добродушно посмеиваться над своим кавалером, не нужно ничего менять, нет-нет. Так вот, когда Агата торопливо курила у входа, спеша вернуться к своим вымышленным друзьям, тьмы в её голове становилось явственно меньше. Не настолько, чтобы надеяться, что тьма может уйти навсегда, но передышка была драгоценной. Ради таких передышек имело смысл чувствовать себя полной дурой, воображая Йонаса, Маргариту и всех остальных.
Вечером тридцать первого декабря Агата поняла, что дома ей сегодня не высидеть. Зря, получается, отказалась ехать встречать Новый год к родне. Тётку и её дочек Агата не любила, знала, что они приглашают её только из вежливости и всякий раз с облегчением вздыхают, услышав отказ, но сегодня тётка была бы лучше, чем ничего. Кто угодно лучше, чем ничего, когда ничего это не просто одиночество, а растущая в голове тьма.
«Может быть, какие-нибудь бары в центре работают? – подумала Агата. – Если бы у меня был бар, он бы обязательно работал в новогоднюю ночь. Люди пойдут в город смотреть фейерверки, а тут – бац! – открыто. Пиво, сухарики с луком, музыка и огни. Было бы хорошо».
Пока красила губы перед зеркалом, думала, что уже почти согласна поцеловать заику Маркуса. Если он придёт.
* * *
– Ладно, – сказала Надя, – мальчишкам можно повторить. А мне хватит. Я и так хороша. С холода в тепло – уже окосела. Куда мне ещё.
– Может быть, вам перекусить? – спросил бармен. – Кухня не работает, но можно сделать бутерброды. Найду из чего.
Надя отрицательно помотала головой:
– Спасибо, нет. Нам скоро играть. А играть лучше на голодный желудок.
– А где вы сегодня играете? Я почему спрашиваю – в Новый год у нас в городе особо некуда пойти. Кроме фейерверков ничего не происходит. Говорят, вроде бы несколько баров – те, что поближе к Кафедральной площади – работают до утра, но точно не знаю, мне всё равно: после смены сидеть в другом баре как-то не тянет. И вдруг оказывается, где-то концерт. Я бы сходил! Сто лет не был на концерте. А в новогоднюю ночь вообще никогда. Или это частная вечеринка?
– Что-то вроде того, – флегматично кивнула Надя. И перевела его слова друзьям.
Те переглянулись.
– Частная вечеринка! – с удовольствием повторил Витторио. – Частная вечеринка, а как же. Она и есть.
– Мы будем играть на улице, – сказал бармену Питер. – Ещё не решили, где. Может быть вы подскажете? Здесь неподалёку есть какая-нибудь площадь? Или сквер? Неважно, лишь бы было место, если кто-то захочет потанцевать…
– Кто-то захочет потанцевать? – растерянно повторил бармен. – На площади? В сквере? Прямо сейчас?! Я, наверное, плохо понимаю английский…
– Прекрасно вы всё понимаете, – утешила его Надя. – Мы будем играть на улице. И лучше бы там действительно нашлось место для танцев. Обычно объявляются желающие. Мы поначалу сами не верили, что в новогоднюю ночь кто-то придёт нас слушать и тем более захочет сплясать. Тем не менее, до сих пор всегда хоть кто-нибудь да приходил.
– Всегда? – повторил бармен. – Вы что, каждый Новый год на улице играете?
– Уже семь лет, – кивнула Надя. Обернулась к друзьям и повторила по-английски: – Представляете, уже целых семь лет!
– Да чего ж тут не представлять, – пожал плечами Питер.
А Витторио отвернулся к окну.
* * *
Милда пересчитала таблетки, их, конечно же, хватит, должно хватить. На её вес хватило бы и в два раза меньше, но Милде важно, чтобы наверняка. Чтобы не начинать потом по новой всю эту суету, из гораздо менее удобной позиции, когда все вокруг будут начеку. Настороже. Подглядывать, выспрашивать, лезть.
Милде важно, чтобы наверняка, поэтому маме, брату и всем знакомым она сказала, что едет отдыхать, даже купила билеты, самые дешёвые, какие были в агентстве, новогоднюю экскурсию в Гданьск, туда и обратно, чтобы, если спросят, показать распечатку. Люди любопытны, всегда лезут в чужие дела, хотя на самом деле им плевать.
Им плевать, всем, кроме мамы, да и той лишь бы было к кому лезть каждый день со своими советами и указаниями, лишь бы было кому звонить на праздники и подолгу, со вкусом скандалить, что не позвонила сама.
Сейчас самое главное, чтобы никто не имел ни единого шанса найти её раньше времени, вызвать «Скорую», вернуть Милду назад, на стартовую позицию, значит, надо, чтобы все вокруг точно знали, где она прямо сейчас. И все, начиная с мамы, знают: в поездке, в гостинице в Гданьске, вернулась с экскурсии, очень замёрзла, скоро надо будет идти в ресторан, пить заранее оплаченное шампанское, есть праздничный ужин, какое же счастье, что на самом деле ничего такого делать не надо, можно спокойно сидеть дома и ждать.
Надо подождать хотя бы до двух часов ночи, потому что кто угодно в любой момент может позвонить с поздравлениями, или отправить смс, тогда придётся ответить, в новогоднюю ночь прикидываться спящей плохая идея, чего доброго, забеспокоятся, не ровен час, побегут проверять. Проверять! Эти люди всё проверяют, хлебом их не корми, только дай проверить, как живёт и что сейчас делает кто-то другой.
Но после двух вполне можно отключить телефон. После двух никто волноваться не будет, скажут: уснула, скучная клуша. И продолжат выпивать и закусывать, закусывать и выпивать. А мне того и надо, – подумала Милда. – Лишь бы выбросили меня из головы до обеда первого января.
Значит, надо дождаться двух, потом можно будет наконец выпить таблетки, это прекрасное разноцветное лекарство от жизни, от невыносимых будней, от посторонних, поглядывающих, наблюдающих, во всё сующих нос, выпить их и уснуть, точно зная, что никто не разбудит, даже будильник; собственно, в первую очередь он.
Всё хорошо, всё продумано, план идеальный, только сидеть дома в новогоднюю ночь, выключив свет, чтобы никто случайно его не заметил, оказалось совершенно невыносимо. Даже поесть нельзя, чтобы потом не стошнило, важная предосторожность, Милда прочитала об этом в Интернете, она вообще отлично подготовилась, удивительная молодец. Не учла одного: дождаться двух часов ночи будет так трудно, что почти невозможно терпеть.
