– Но ведь это не должно влиять на происходящее у него внутри?
– Нет, но оно тоже объяснимо. Многие роботы служили людям во времена великой нужды. Но не все были вознаграждены так щедро, как некоторые. Иногда машинам, хорошо послужившим во времена смуты и получившим в дар свободу воли, устанавливали логические блокираторы, чтобы отменить эту самую свободу воли, ибо внезапно возникла необходимость в беспрекословно подчиняющихся слугах.
– Это ужасно.
– Это, – сказал Пилигрим, – называется «цивилизация». Не все вознагражденные заслужили награду; не все заслужившие ее получили.
Мне показалось, что мой мир – все мои миры немного сдвинулись, как будто Старое Солнце заворочалось, продолжая свой долгий и ленивый сон.
– И вы все это пережили, сэр? Все эти годы, с самого Двенадцатого Заселения?
– Нет, даже мои ремонтные системы не выдержали бы шестьсот шестьдесят тысяч лет межзвездного времени. Я застрял внутри шарльера. В таких местах, что бы ни твердила молва, время течет нормально. Я погрузился в состояние глубокой спячки и ждал какого-нибудь нового Заселения, во время которого, как я предполагал, меня должны были найти.
– Вы когда-нибудь об этом размышляли, сэр? О том, как мы начинаем все сначала снова и снова, но оно никогда не длится долго?
– Я размышляю об этом постоянно, Фура Несс: в моем положении трудно поступать иначе. – Робот сделал паузу, и у меня возникло ощущение, что ему не терпится заняться каким-то делом, но он не хочет показаться слишком грубым. – Вы скоро увидитесь с этим Паладином?
– Он весь сломан, сэр. Его разбили в Нейронном переулке, когда он пытался помочь семье.
– Мне жаль это слышать. Передайте ему мое почтение, если будет возможность, и скажите, что Пилигрим шлет наилучшие пожелания и спрашивает, помнит ли он Последние Дожди Сестрамора.
– Это мир, сэр?
– Был когда-то, – сказал он тоном, настолько близким к печали, насколько мне случалось слышать от существа, которое не было живым. – Что ж, это было очень приятно. Вы хотите, чтобы я что-нибудь сделал с браслетом, Фура Несс?
Я подумала о том, что он мог бы сделать – сломать браслет, заглушить, – но в тот же миг поняла, что это не облегчит мое положение, когда мы доберемся до Мазариля. Иногда лучше смириться с одной неприятностью, чем открыть целую банку с другими.
И все же…
– Вы хорошо знаете корабль, не так ли? Я знаю, это коммерческий парусник, но тут где-то наверняка есть комната костей. Не хочу втравливать вас в неприятности, однако вы должны уметь открывать двери и все такое. Вы не могли бы помочь мне проникнуть в комнату костей, пока рядом никого нет?
– Это было бы совершенно против корабельного распорядка, – строго сказал Пилигрим. А потом, не успела я пасть духом, он прибавил: – А еще это будет очень толковый повод проверить, не заржавели ли мои практические навыки в соответствующей области.
– Очень любезно с вашей стороны, сэр. И я обещаю, что не стану делать ничего такого, чего делать не следует.
Я оказалась права насчет того, что на корабле есть комната костей, но в этом не было слишком большой моей заслуги. Коммерческий парусник вроде этого клипера, возможно, и не участвовал в играх с шарльерами, как «Монетта» или «Куртизанка», но не было никаких причин не иметь на борту череп – и, скорее всего, он был хорошим, лучшим из тех, какие можно купить на деньги картелей.
Это предположение тоже оправдалось.
Комната костей находилась в той части корабля, куда обычные пассажиры не должны были заходить, но путь к ней был недолгим – по служебному коридору, в который можно было попасть с одной из прогулочных палуб. Там обнаружилось уведомление, гласившее, что проходить дальше могут только члены экипажа, но, потратив день или два на тайные наблюдения, я удостоверилась, что пробраться в коридор можно без всяких проблем. Почти никто не приходил и не уходил оттуда, и было совершенно ясно, что комнатой костей большую часть времени не пользовались. Поскольку клипер не интересовали чужие коммерческие тайны, главным предназначением черепа была отправка экстренных сообщений в случае беды. Раз в день, насколько я могла судить, кто-то приходил на час, чтобы убедиться, что череп работает как положено.
Я выждала еще один день, просто на всякий случай. Затем мы с Пилигримом встретились возле служебного коридора и, перепроверив, нет ли рядом посторонних, отправились в комнату костей. На двери, в точности как на «Монетте», было колесо. Я попробовала его крутануть, но оно не двинулось, словно приваренное. Но я знала, что роботы могут разговаривать с замками и дверьми, и не удивилась, когда Пилигрим сделал так, что дверь щелкнула, колесо в моей руке с жужжанием повернулось – и путь был открыт.
– Дверь закроется сама, когда вы уйдете, – сказал Пилигрим. – Но на вашем месте я бы там не задерживался.
– Я и не собираюсь. Но если мне понадобится вернуться завтра или послезавтра…
– Я вам больше не нужен. Я немного изменил настройки двери – ничего такого, что могло бы навлечь на нас неприятности. Она будет считать ваш браслет ключом доступа.
– Спасибо! – сказала я с благодарностью и изумлением.
– Это мелочь. Но я думаю, будет лучше для нас обоих впредь держаться на расстоянии друг от друга.
– Вы были ко мне очень добры.
Я посмотрела ему вслед, а потом докрутила колесо, чтобы войти в комнату костей. Заперлась изнутри, осмотрелась. Как и в случае «Куртизанки», здесь не было ничего, в точности соответствующего обстановке на «Монетте». Но мне уже начинало казаться, что я сумею освоиться в любой комнате костей в Собрании, и ничто из увиденного меня не сбило с толку. Красивый чистый череп, аккуратный и белый; нейронные мосты, выглядевшие одновременно дорого и изящно, как роскошные украшения. Я приглушила свет, подключилась и стала отслеживать шепоты.
Болтовни было очень много. Корабли шептались друг с другом, миры тоже, посредством кораблей. Множество людей обменивались планами и графиками. Прошло больше недели после Черного Разбивальника, но последствия катастрофы все еще ощущались. Повсюду царила суета: все хотели получить прибыль, любую прибыль, и экипажи шли на бо́льший риск, чем могли бы себе позволить месяц назад. По всему Собранию должники и кредиторы пытались уладить отношения. Все обиды и неоплаченные счета выплыли наружу. Это было дурное, нервное время.
Но Адрана ничего не посылала.
Это вовсе не означало, что ее там не было. У Босы не имелось причин общаться с другими кораблями – по крайней мере, в рутинном режиме, – но зато имелись все причины слушать. Так что, если я хотела установить контакт с Адраной, мне надо было послать какое-то сообщение.
Мне всегда объясняли, что говорить, но теперь не осталось капитана, который мог бы дать список или инструкции. И все же я подумала об Адране и о том, что́ она не сможет проигнорировать. Стало ясно, что́ я должна передать.
