– Чтобы пойти на такой шаг, нужна немалая отвага.
– Ничего особенного, Прозор. Не сравнить с тем, что случилось с остальными или с Гарваль и Адраной. Я даже не скучаю по старой руке. Она не была особенной, в отличие от этой. Во мне теперь часть Одиннадцатого Заселения, и она останется навсегда. – Я улыбнулась. – Во всяком случае, я не возражаю, что время от времени мне бывает немного больно. Это отвлекает от зуда из-за светлячка, и даже он не такой сильный, как было поначалу.
– Они не знают, как с тобой быть, – сказала Прозор, восхищенно качая головой. – Ты головоломка, в которой слишком много кусочков и не все подходят друг к другу. Они думают, ты слишком молода, чтобы побывать на всех этих кораблях, но, с другой стороны, говоришь ты как положено. Кроме того, есть хорошие манеры, которые ты все время пытаешься скрывать, но у тебя не очень-то получается. Они думают: девчонка из хорошей семьи удрала из дома. И это нехорошо для всех, потому что разумники из хороших семейств считаются здесь обузой. Но потом они наводят свои лампы на твою жестяную руку, на светлячка и думают: не могла же она все выдумать, иначе как с ней такое приключилось? И есть еще блеск в глазах. Ты выглядишь так, словно хочешь свести с кем-то счеты, Фура.
– Это верно.
– Просто сбавь обороты на некоторое время. Мы должны выжидать. Если ты все еще следуешь этим безумным курсом…
– Ты же знаешь, что да.
– Значит, нам есть над чем потрудиться. И не забудь – я все еще думаю, что это безумие. Сама мысль о том, чтобы туда вернуться… – Она бросила на меня пронзительный взгляд. – Но, судя по тому, в кого ты превращаешься, еще бо́льшим безумием было бы встать у тебя на пути. Да помогут небеса любому разумнику, какой окажется между тобой и Босой Сеннен.
– Да помогут небеса нам обеим, Прозор.
– Я тут краем глаза взглянула на ауспиции по Клыку. Есть окно через пять недель, и, если я знаю толк в небесной механике, мы можем успеть, если Труско захочет. Но надо отбыть поскорее, если мы не хотим промахнуться.
– Насколько скорее?
– Этот шарльер он может обработать. Я ему разрешаю. Но на третий у нас времени нет. Впрочем, если учесть, как вышло с первым, я не думаю, что это станет для кого-то большой потерей. – Прозор помедлила. – Клык – штуковина стремная. Если пропустим это открытие, следующее только через два года.
– Я не собираюсь ждать два года.
– Я и не думала, что ты на такое пойдешь. Ну ладно, это проясняет ситуацию. Следующая проблема: как нам вложить эту идею капитану в котелок? Нет смысла пугать его, упоминая про барахло призрачников или про то, что хорошие разумники уже погибли в Клыке.
– Верно, – осторожно ответила я. – Об этом не скажем ни слова. Нам надо действовать вместе, Проз. В комнате костей все идет хорошо. Думаю, я могу по капле выдавать ему сочные сведения про Клык – самую малость, чтобы вызвать интерес. Рано или поздно, если он клюнет на мою наживку, захочет узнать насчет ауспиций. Возможно, тебе придется немного подсластить эту пилюлю.
– Немного? Скорее, наоборот.
– Я уверена, ты справишься.
– Все равно как-то стремно получается. Надо сделать так, чтобы идея показалась ему привлекательной – достаточно привлекательной, чтобы он выбрался из ямы, в которой сидит, – но не чересчур, иначе кэп почует, что на корабле завелась крыса.
– Две крысы, – улыбнулась я.
– Он просто еще об этом не знает. И чем дольше не будет знать, тем спокойнее на душе у Проз.
Я положила ей на плечо здоровую руку:
– И у меня тоже. Я никогда не думала, что ты станешь мне такой дорогой подругой. Но я тебе за это благодарна.
– Ракамор не знал, какие неприятности выпускает из бутылки, принимая тебя в команду, Фура. Никто из нас не знал. Но я не жалею, что оказалась рядом и увижу, как все обернется.
Глава 18
Я еще немного подстригла волосы, отросшие после «Монетты», и нейронный мост сидел теперь лучше, плотнее. Череп, поначалу странный, полный причуд, уже казался единственным, к которому я когда-либо прикасалась. Мне подумалось, что чтецы костей немного похожи на музыкантов. Инструмент должен быть настроен, но надо и самому на него настроиться, а этого невозможно добиться за день или даже месяц. Однако стоит самому принять нужную форму, и ни один другой инструмент уже не покажется таким правильным.
Я разузнала привычки и настроения черепа. То ли благодаря везению, то ли из-за интуиции, колкой как заноза, мне удавалось все лучше угадывать, какой узел окажется наиболее разговорчивым, даже не пробуя все периферийные входы. Я могла закрыть дверь комнаты костей, крутануть запирающее колесо, подключиться и начать выманивать из черепа шепот в течение пары минут. Труско нравилась моя инфа, а меня вполне устраивало проводить на своей территории долгие часы, в особенности потому, что на протяжении этого времени можно было не притворяться перед остальными.
Труско очень ценил мои отчеты и то, как я отправляла его послания, но не требовались годы опыта, чтобы понять: бо́льшая часть этих сведений стоила дешевле, чем дыхаль. На «Монетте» все было по-другому. У Ракамора имелись друзья и союзники на множестве других кораблей, и они всегда перебрасывались лакомыми кусочками и секретами, хотя, в строгом смысле слова, соперничали друг с другом. Важно было то, что среди них не было ребят из картелей или настоящих головорезов. У них имелся кодекс поведения, и было естественно обмениваться услугами. Но Труско не являлся частью чего-то подобного, и ему доставались крошки и объедки – похоже, больше из жалости, чем из каких-то других соображений. С его слов получалось, что он знает абсолютно все корабли, а их капитаны – его закадычные приятели. Я бы на это купилась, не разъясни Прозор, что к чему. Она сказала, что Труско – неплохой разумник, поскольку ничем не насолил другим капитанам. Но он также не сделал ничего такого, что заставило бы их думать о нем как о равном себе. Можно купить корабль и команду, но нельзя купить уважение.
Труско был похож на ребенка, который все время хочет присоединиться к играм других детей, но хочет этого слишком сильно – так сильно, что они изумляются, отчего у него уже нет своих друзей, и в конечном счете вероятность попасть в новую компанию не растет, а уменьшается. Крохи сведений, которые к нам долетали и предназначались для Труско, были посланы в основном из сочувствия, и я знала, что они стоят недорого. То же самое было и с тремя шарльерами, в которые он вложил столько денег. Если бы те не были дешевками, другие корабли уже перессорились бы из-за прав на открытие.
По крайней мере, я могла улавливать сигналы, которые не предназначались для «Пурпурной королевы». Но даже от большинства из них было маловато пользы. Когда тебе сообщают, что шарльер вот-вот откроется, все без толку, если ты не в той части Собрания, – а со старушкой «Королевой» такое случалось постоянно. Труско жадно хватал мои отчеты, поглаживал записи большим пальцем, как будто состояние уже было у него в руках. Но я знала, что бо́льшая часть сведений – ерунда. И все же мне нравилось его радовать. Он так неистово набрасывался на эти крохи, что мне стоило немалых усилий не упомянуть про Клык. Надо было выбрать правильный момент – ни мгновением раньше или позже.
