– Иосиф Виссарионович, мне кажется… – Орджоникидзе расстегнул верхнюю пуговицу.
– Не оправдывайся, Серго. Не надо. С врагами нужно биться, а не соглашаться. Закавказье – это наш стратегический плацдарм, поэтому там социализм должен быть построен в первую очередь. И малодушие здесь хуже, чем предательство, поскольку малодушие не только попускает и порождает измену, но и делает ее безнаказанной. Мы решили, что гражданская война закончилась, стали снисходительны и мягкотелы, а тем временем враг только и ждет, чтобы воткнуть нож в спину революции. Контрреволюционные силы смыкают ряды, окапываются в нашей партии. И нам не хватает сегодня таких бескомпромиссных товарищей, как Дзержинский, особенно на Закавказском направлении.
– Иосиф, – сладко воскликнул пьяненький Бухарин. – Советский народ устал от борьбы, он хочет мирной передышки.
– От кого я это слышу, – рассмеялся Сталин. – Не от того ли, кто вместе с Троцким призывал разжечь пожар мировой революции?
– Я всегда был самым последовательным противником Троцкого и безустанно обличал троцкистов как врагов советской власти. – Бухарин глотал воздух кривозубым ртом и дрожал козьей бородкой.
– Пошутил я, Николай. – Коба самодовольно пригладил усы. – Не нервничай так и не суетись. Кто суетился, те давно на кладбище. А вот ради революции утопить любимую жену в умывальном ведре, медленно и мучительно, помнится, ты Горькому обещал. Он мне сам твои письма показывал.
Гости, дождавшись, пока Сталин, выдержав паузу, заскрипит сухим смехом, дружно осыпали хохотом обескураженного Бухарина.
– Но хочу вернуться к нашему вопросу, – Хозяин кивнул Оржоникидзе. – Мне Менжинский и Микоян очень рекомендовали Берию. Молодой парень, тридцати еще нет, но как чекист и председатель ГПУ Грузии ведет себя жестко и принципиально.
– Главное, Иосиф, не путать принципиальность с беспринципностью. – хмельной и развязный Авель Сафронович, развалясь в кресле, закурил папиросу.
– Главное, товарищ Енукидзе, не путать революцию с поллюцией, чем многие товарищи периодически грешат. – Сталин взглядом охолонул крестного своей супруги.
– Ходят слухи, что этот Берия сотрудничал с мусаватистской разведкой, – аккуратно вставил Орджоникидзе. – К тому же он не имеет твердой политической позиции, идеологически неблагонадежен и неразборчив в методах.
– Во-первых, Серго, все это ложь и провокация. Ходили слухи, что добрая половина нашей партии, включая нас с тобой, сотрудничала с охранкой, хочу напомнить. Во-вторых, твердая политическая позиция нужна вождям, а не палачам. Чекисты должны безропотно исполнять приказы партии, а не соотносить их с коммунистическими догмами. К тому же отсутствие политической веры – отсутствие политических амбиций. Политик может стать справным чекистом, но чекисту не под силу сделаться успешным политиком. Что думаешь, Сергей Миронович? – Коба стал потрошить в трубку «Герцеговину Флор».
– Полностью согласен с тобой, Иосиф. – Киров, не отпуская улыбку с губ, благосклонно посмотрел на Орджоникидзе. – У нас развелось слишком много демагогов, а крепких директоров, честных командиров и самоотверженных чекистов не прибавляется. Поэтому грамотную молодежь, особенно на таких сложных направлениях, надо всемерно поддерживать и продвигать.
– Тогда, Мироныч, ты встреться с этим Берией и составь свое мнение.
– Встречусь, Иосиф. – Киров вальяжно потянулся за папиросой. – Дельные кадры нам нужны.
Сталин ел мало, отщипывая от грузинских лепешек и от сочных кусков баранины. Он потихонечку доливал водки в бокал с маджари, тут же требуя тоста с гостей.
– Какая невеста у тебя растет, Бухарин. – Сталин протянул мандаринку разулыбавшейся розовощекой девочке. – Подрастет, на Ваське женим.
Ее мать, Эсфирь Гурвич, нервно, до боли сжала руку дочери. Бухарин лишь картинно задергал челюстью, пытаясь изобразить довольный смешок, стараясь не смотреть в глаза жены.
Девочка лениво жевала спелые дольки, желтая сладкая жижа текла по кукольному подбородку, капая на белоснежные манжеты.
– Коть, а правда, что Ольга Евгеньевна в Кремлевке от шизофрении лечится? – прошептала Ольга Буденная на ухо мужу.
– Кто это? – хмыкнул в усы Буденный.
– Ну, теща Сталина, мама Надюши.
– Замолкни, дура! – командарм поперхнулся и зло зашипел. – Это антисоветские слухи.
– Коть, не обижай меня. – Ольга надула губки. – Это мне сама Надя рассказывала.
– Что это вы там шепчетесь? Воспитывает, Семен, тебя жена? И правильно! Ольга, его, как коня, надо крепко держать в узде. Не то сначала брыкаться станет, а потом удерет. – Сталин наполнил стол веселым оживлением.
– Я красивая, от таких не удирают, – обиженно бросила Ольга, надменно взглянув на Надежду. – Он меня любит. Да, Сема? – Буденная обняла бледного как мел, обожженного страхом мужа.
– Семен, сыграй нам что-нибудь. – Коба, не дожидаясь тоста, выпил до дна.
Принесли гармошку, засопели басы, и гости, кто как мог, принялись подпевать Сталину: «С одесского кичмана бежали два уркана… Один – герой гражданский, махновец партизанский…» Даже самые безголосые старались не отставать. Между тем на террасе появился господин, солидно оправленный в изящный костюм, золотые очки и чрезмерно аккуратные усы – сорокалетний Вячеслав Молотов, недавно назначенный первым секретарем Московского горкома партии. За ним следовала его супруга Полина Жемчужина, жгучая запорожская еврейка, разодетая по последним канонам европейской моды. Она блуждала оценивающим взглядом по присутствующим джентльменам и нарядам их дам, но споткнулась только о Реденса, улыбнувшись его выправке и шевронам. Затем с фальшивым восторгом бросилась обниматься с Надеждой, а далее с еще более фальшивым почтением покорно выслушивала сомнительные комплименты Сталина в свой адрес. Надежда искренне обрадовалась Полине. Забыв о своей женской доле – уносить, подавать и улыбаться, они с Полиной забрались на дальний край стола, наперебой под треск гармошки принялись осыпать друг друга новостями, смешками, сплетнями. Полина собрала на себя все женские взоры, полные завистливого яда. Стол из цельного организма со странной, но единой душой разлетелся на куски. Кто-то с оглядкой пел, кто-то с оглядкой шептался. Гармошка пищала уже не уверенно, больше недоуменно и вопросительно. Сталин, запутавшись в словах «Дивлюсь я на небо», махнул рюмку чистой водки и закурил трубку.
– Славно играет Буденный, а вот голос, как волос в жопе, тонок и нечист. Хватит снимать, Власик! – Коба раздраженно бросил коренастому чекисту, гулявшему вокруг стола с портативной кинокамерой. – Ты же сторож, а не Эйзенштейн! Водки лучше выпей.
Чекист лет тридцати пяти, но выглядевший гораздо старше, остановил пружинный маховик, раскручивающий пленку, и жеманно возразил шефу:
– Не положено, Иосиф Виссарионович. Служба!
– А мы, по-твоему, бездельничаем? – Сталин жестким взглядом окатил начальника кремлевской охраны, наслаждаясь игрой страха и глупости на пухлой обескураженной физиономии.
