– Мне пока все нравится, – Вика отвела взгляд от Мозгалевского. – Можно еще задержаться.
– Кстати, а мы с Викой решили переехать, – генерал обвел друзей торжествующим взглядом.
– И куда на этот раз? – усмехнулся Мозгалевский.
– К себе, так сказать, домой, – подбоченился Красноперов. – В квартиру маршала Жукова в Доме на набережной. Пять комнат, вид на Кремль и Москву-реку. А главное, это единственная квартира в этом доме, откуда никого не расстреляли. Наверное, поэтому эту жилплощадь решил отжать патриарх. Но даже у него не вышло.
– Снова хулу наводишь на церковь, – нахохлился Блудов.
– Миша, это реальная история.
– Даже слушать не хочу.
– Для человека, который сначала священников изводил, а потом в 49-м на Пасху подарил патриарху зеленый ЗИС-110, позиция вполне логичная. Это жуковская квартира в свое время досталась бывшему министру здравоохранения Юлию Леонидовичу Савченко – вору, старому гомосеку и немножко врачу, на закате лет решившему стать священником, для чего он купил диплом ташкентской духовной семинарии и рукоположился на Украине. А под квартирой этого «нехорошего» попа оказалась квартира патриарха, где обитала евойная гражданская жена.
– Ты сейчас очень вредные для себя вещи говоришь, – нетерпеливо перебил его Блудов.
– Зря ты так. Я как раз патриарха горячо поддерживаю. Представляю, если бы у меня на голове жил какой-нибудь прапорщик натовских войск, да еще и пидорас. Вот и патриарха сия несправедливость огорчила. Человек грубый и беспринципный может ограбить в любой момент, но человек интеллигентный и совестливый дождется законного случая. Случай представился, когда Юлий Леонидович задумал ремонт. В один прекрасный день хозяйка снизу обнаружила слой пыли, которая, как постановил суд, навредила мебели и библиотеке аж на двадцать миллионов рублей. Квартиру Савченко вместе с ремонтом арестовали в качестве обеспечительной меры. Предлагали продать, но Юлий Леонидович уперся, предпочел полностью заплатить ущерб и квартиру отвоевал. Но я не патриарх, удобного случая ждать не буду. Сейчас мои ребятки на его медицинский центр наехали, бизнес детей трясут и компромат всякий разный подсобрали. Скоро будем с Викой к патриарху на чай ходить.
– Виктор Георгиевич! Я тебя везде ищу! С днем рождения, дорогой! – В комнату бесцеремонно вторглась дама в атласной тунике со склеенными лаком завитыми жидкими волосами. Лупоглаза, под мышиным носом прямо над губой торчала большая родинка на ножке, больше похожая на бородавку, которые, как утверждал Тургенев, растут у исключительно вредных женщин. Губы дамы образовывали почти идеальную окружность, она не произносила, а словно из подреберья выталкивала звуки. Дама претендовала на изящество, но эта претензия являла исключительную пошлость и чрезмерность. Годами Людмила Наумовна Пинкисевич, супруга хлебного короля, застряла в пятом десятке.
– Люда, ты одна? – в голосе Красноперова сквозануло недовольство.
– Костю моего Дерипаска попросил остаться. Мы неделю отдыхали в Сочах в его отеле «Родина». Вначале Лаврова застали, а перед моим отъездом Шойгу прилетел. Там у них своя тусовка. Знаешь, Вить, там неплохое спа. В море, понятно, уже не искупаться. И вроде приличный отель, пять тысяч долларов в сутки, а пускают черт знает кого. Всю неделю, пока там были, девка с нами отдыхала лет тридцати, толстуха жирная, так она всю дорогу с привидениями разговаривала и в бассейне мылась. Ну согласись, неприятно! А халдеи местные как будто ничего не замечают. Я говорю им, вашу мать, мне страшно отдыхать с этой сумасшедшей. А они только руками разводят. Потом выяснилось, что это дочь какой-то шишки МВД, Костя даже знает какой. Она в «Родине» торчит, как у себя на даче. Представляешь, я так расстроилась, что спала плохо, а в одну ночь снов вообще не помню, хотела уж было профессору нашему звонить, но муж отговорил. Ну, не буду отвлекать, подарок в зале вручу. – Людмила Наумовна расшаркалась и покинула товарищей.
– Вить, надо к гостям идти, а то неудобно, – заныла Вика.
– Что, она тоже из дримеров? – кивнул вслед удалившейся даме Мозгалевский.
– Тоже. Муж ее бухает, поэтому не стал. А она Екатериной Второй ширнулась. Знали бы вы, сколько у нас императриц по городу бегает.
– А муж ее кто?
– Рептилия ушлая. Подмял при Лужкове девять хлебозаводов в Москве, стал монопольным поставщиком столицы. Сейчас отстраивает огромный жилой квартал на юге Москвы. Хочет запустить строительство хлебного мегазавода под Чеховым, чтобы все старые столичные заводы снести, а на их месте возвести жилые комплексы. Если у него это выгорит, то через пару лет порвет «Форбс». Конечно, не все этому рады, но он пока справляется. Пьет с великими, дочку выдал за мэрского зама.
– Кто с тобой пьет, тот тобой и закусит, – тоска не отпускала Блудова.
– Он так не думает. Даже поздравить лично не приехал, нос задрал. А ведь еще пару лет назад все мои приемные отирал, весь такой ласковый, смеялся раньше, чем я шутил. «В этой жизни, – говорил, – у меня только два самых близких человека: Людочка и вы, Виктор Георгиевич». Перезнакомил его со всеми, вручил имена и пароли. Ладно, что толку вспоминать. Мало мы ошибались в людях?
– Черт с ним, Георгиевич, – криво улыбнулся Мозгалевский, – пойдем бухать за твое здоровье, товарищ маршал, пока оно не закончилось.
– Миш, ты как? – Красноперов дружески прихватил за локоть Блудова. – С нами?
– Не хочу пить, извини, – отмахнулся тот.
– Я про сны, Мишань, – сошел на шепот Красноперов.
– С вами, раз так вышло, – тяжко и обреченно вздохнул Блудов. – Допьем чашу до дна. Знаете, я когда первый раз разводился, меня совесть больше грызла, чем Иосифа Виссарионовича эта бесконечная вереница трупов.
Глава 28. Все свиньи, только одни грязные, а другие нет
Бронированный лимузин Берии, разрезая фарами ранние сумерки, несся в западный пригород столицы. Рядом по форме сидел Гоглидзе, машина которого следовала за кортежем Лаврентия Павловича. Пассажиры общались неспешно, вполголоса. Берия в уже приподнятом настроении коньяком и последними событиями, которые развивались как нельзя лучше. Маленков, Молотов, Хрущев, Булганин и даже Каганович, все эти скисшие вожди, наконец осознали, что Сталин не оставляет им выбора, что без злого «друга Лаврентия» их прописке на советском Олимпе отмерено от силы полгода.
Интрига против Рюмина сработала. Мнительный вождь заподозрил скороспелого замминистра МГБ, с горячим энтузиазмом взявшегося за «дело врачей», в идиотизме, саботаже и политической близорукости. Арестованные под пытками или даже за папиросу писали под диктовку Рюмина совершенную ахинею. Компромат на Берию, на который рассчитывал Сталин, растворялся в потоках бреда про шпионаж в пользу всех разведок мира, безустанное вредительство и прочие гадости против партии и советской Родины. На подобном материале можно перестрелять всех кремлевских айболитов, но организовать грандиозный процесс по лекалам тридцатых годов, усадив на скамью всю старую сталинскую гвардию, никак не удастся. Рюмину требовалась срочная замена. Одной исполнительной жестокости было явно маловато. Новый министр МГБ Семен Игнатьев оказался перед сложным выбором. С одной стороны, люто исполнять волю дряхлого Хозяина чревато местью недобитых жертв после кончины вождя, а она, скорее всего, не заставит себя ждать. Однако протяни Сталин еще год-другой, Игнатьеву улыбалась судьба Абакумова, потерявшего доверие Кобы на попытках лавировать между верховной волей и интересами вождят. Игнатьев же, в отличие от своих предшественников, завершивших карьеру в лубянских подвалах, обладал утонченным политическим чутьем. В отношениях со Сталиным он избрал хитрую и нетривиальную тактику. Как правило, все министры, получившие распоряжение вождя, лично отчитывались перед ним, стяжая хвалу и гнев переменчивого нравом правителя. Игнатьев же, осторожный до славы и похвал, научился изящно перекладывать ответственность на своих замов, которые непосредственно стали докладывать Сталину о ходе расследования дел. Если Иосиф Виссарионович оставался доволен подчиненными Игнатьева, то государева признательность зеркально отражалась и на самом Семене Денисовиче, но как только еще вчера обласканный чекист попадал в немилость, то Игнатьев, вовремя уловив настроение Хозяина, тут же предлагал заменить опального следователя, предугадывая желание Сталина. Благодаря таким маневрам Игнатьеву удалось не только усидеть на министерском кресле, но и усилить аппаратный вес, сложив с себя прямую ответственность за политические дела, рожденные в его ведомстве.
