Берия повалил профессора на пол, продолжая мутузить его ногами. Збарский яростно захрипел и попытался поднять правую руку.
– Ну, животное, говори, пока я тебе башку не размозжил, – Берия пнул профессора в голову и отступил.
Збарский, цепляясь за привинченный стул, поднялся с пола, закинул голову, стараясь не расплескать хлеставшую из перебитого носа кровь.
– Говори! – зарычал Берия, вновь подступаясь к арестанту.
– Что бы вам ни казалось, это только кажется. Что есть реальность, а что есть галлюцинация? Все здесь! Здесь! – обезумевший профессор стучал пальцем по голове. – Ты сам все придумал: себя, друзей, свою красивую, но абсолютно пустую жизнь. Ты поверил ворам, деньгам, слезам проституток и словам правителей, ты поверил в сны, в черта, в профессора Збарского, но не можешь поверить в свое спасение. Чем же я тебе могу помочь?
– Я тебя уничтожу! Буду отпиливать от тебя по кусочку!
– Не получится, – отхаркивая кровь, прохрипел профессор. – Но мы обязательно продолжим разговор. Ибо если какая-то удивительная вещь случается один раз, вовсе не значит, что она повторится, но если она происходит второй раз, то обязательно произойдет и в третий. А пока мы расстанемся. Вы уже проснулись.
– Врешь, сука! – заорал Берия.
– Вы уже проснулись. – Обеспокоенное лицо Симона склонилось над Мозгалевским, а чуть поодаль стояла испуганная Полина.
Глава 32. Дары слепыми делают зрячих
Сегодня Лаврентий Павлович целый день не покидал своего особняка. Ему недужилось. Декабрьская хмарь пошатнула здоровье атомного маршала. Доктора, которых Берия побаивался и к себе допускал только в исключительных случаях, в этом доме не появлялись. Он сидел перед огромным камином, обрамленным красным деревом с резными мужиковатыми ангелами, державшими щит с чьим-то дворянским гербом. На столике возле кресла, в котором утопал маршал, стоял подостывший чай, ополовиненная бутылка коньяка, лимонные дольки на фарфоровом блюдце и ваза с рыхлыми апельсинами. Берия просматривал документы и одновременно срезал ножиком для писем сочную кожуру, выбрасывая ее в камин вслед за ненужными бумагами. Апельсиновые корки, пожираемые языками пламени, с треском чернели и съеживались.
Мысли Лаврентия Павловича метались в простудной лихорадке. Почему ему, всесильному, готовившемуся взять власть в Красной империи, приходится утаивать отношения с Катей? Потом до головокружения охватывала тоска по дочери, с которой он не виделся уже две недели, отчего злоба к жене комком подкатывала к горлу. Блуждающим рваным сознанием он пытался сконцентрироваться на служебной записке о ходе работ по отладке зенитно-ракетной системы «Беркут», должной обеспечить безопасность Москвы от воздушного нападения. Разработку «Беркута» вело Конструкторское бюро № 1, возглавляемое Серго, его сыном. В записке указывалось, что испытания не могут состояться в срок, их нужно переносить на весну следующего года. Отсрочка грозила обвинениями в саботаже, чем не преминут воспользоваться противники Берии. И хотя развитие событий шло четко по плану атомного маршала, сгущавшиеся над ним тучи прививали изжогу рокового промедления.
Операция по аресту Власика прошла слишком гладко. Вернувшись из Асбеста в Москву, Власик не успел попасть к Сталину, поскольку его тут же арестовали сотрудники МГБ по приказу Игнатьева. Верный Гоглидзе на первом же допросе сразу после задержания сумел убедить бывшего телохранителя вождя, что его судьба решена самим Сталиным и только полное признание вины позволит ему избежать расстрела. Власик, не понаслышке знавший чекистские методы «убеждения», не читая подписал протокол допроса. Как и ожидалось, Сталин, больше всего на свете презиравший малодушие соратников, за своего начальника охраны не заступился. Доклад министра государственной безопасности он выслушал молча и, как могло показаться, с наигранным равнодушием. Вскользь пробежавшись по протоколам допроса, он лишь злобно хмыкнул, переведя разговор на ход расследования мингрельского дела и дела врачей.
Сталинское равнодушие к судьбе Власика несколько озадачило Лаврентия Павловича. Ему стало казаться, что вождь тяготился Власиком и его устранение вовсе не открывало прямого пути к ликвидации Хозяина, наоборот, усиливало Косынкина, более дисциплинированного, преданного Сталину и опасного Берии генерала в отличие от морально разложившегося и погрязшего в собственных прихотях Николая Сидоровича. К тому же, вернись Власик к Сталину, и два сторожевых пса вцепились бы друг другу в глотки. При этом вряд ли Косынкин устоял бы в схватке с этим матерым властолюбивым интриганом, который бы еще и не погнушался помощью Берии, а таковая вовремя была бы предложена. И хотя Косынкина должны были исполнить в ближайший месяц, кто знал, справится ли группа Судоплатова с поставленной задачей, успеет ли.
Кровавые политические пасьянсы прервал визит Жукова, о котором робко, боясь потревожить уединение шефа, доложил Сардион Надарая
[14].
Лаврентий Павлович хотел было отправить маршала восвояси, но, поразмыслив, велел принять.
Словно стесняясь перед низкорослым Берией своей длинной выправки, мягким и коротким шагом, чуть сгорбившись, Георгий Константинович вошел в залу.
– Товарищ Жуков, рад тебя видеть, – не вставая с места, с любезной иронией раскашлялся маршал.
– Здравствуй, Лаврентий, – полководец блеснул сухой кабинетной улыбкой. – Вчера вернулся в Москву, и вот сразу к тебе, а мне говорят – захворал.
– Не дождутся, – зайдясь кашлем, Берия поднялся, наконец протянув руку гостю. – Ты обедал?
– Уже. В министерстве. Если только чай.
– Ну, чай так чай, – Лаврентий Павлович кивнул Надарае, возле двери дожидавшегося распоряжения.
– Как твое самочувствие, Лаврентий? – получив приглашение, Жуков опустился в соседнее кресло.
– Не сидится тебе на Урале, в бой рвешься? – перебил Берия товарища.
В ответ тот лишь неловко пожал плечами.
– Давно был у Хозяина? – едко улыбнулся Лаврентий Павлович.
– Давненько, – вздохнул Жуков, пригубив чашку с чаем.
– Не расстраивайся, может, оно и к лучшему, – устало прищурился Берия. – Видишь, как с Власиком вышло. Нынче солнечные лучи губительны, чем дальше от Кремля, тем спокойнее.
В зале повисло неловкое молчание, каждый размышлял, чем в первую очередь продолжить разговор.
– Лаврентий, – глубоко вздохнув, повел Жуков. – У меня младшенькая в следующем году МГУ заканчивает, взрослая уже совсем. Вот, хочу ей квартирку справить. Но самому обращаться как-то неудобно. Ты же меня понимаешь, раньше они все мои пороги обивали, а тут я с просьбами. Ты же меня понимаешь. Может, ты поговоришь с Хрущевым, век не забуду.
– Георгий, видишь, как поменялись времена. Почему для самого маршала Победы я должен клянчить какой-то жалкий ордерок? – Берия с укоризной покосился на Жукова. – Кто такой Хрущев и кто ты? Измельчала нынче пролетарская совесть. Выделим тебе из наших фондов трешку на Горького. Считай, что это мой тебе подарок на выпускной дочери.
