Через минуту явился министр иностранных дел.
Молотов состоял из английского костюма темно-синей шерстяной материи, холодной обездвиженной овальной физиономии земляного цвета с высоким лбом и глубокими залысинами, культурно подстриженных усиков и торчащего на переносице золотого пенсне. Вячеслав Михайлович был немного растерян, что, однако, мог уловить только человек, хорошо его знавший.
– Спасибо, что приехал, дорогой, – Берия развязно обнял гостя. – Сам понимаешь, ни минуты покоя, даже в Кремль не вырваться, да и не поговоришь там толком.
– Понимаю, понимаю, – неуклюже развел руками Молотов.
– Присаживайся. Чай, кофе, коньяк? – Берия указал на ближайший к нему стул.
– Спасибо, Лаврентий. Пожалуй, чаю.
– Как Полина? Пришла в себя? – заботливо поинтересовался Берия о недавно освобожденной из заключения жене Молотова Полине Жемчужиной.
– Все хорошо, осваивается, сейчас здоровье поправляет в санатории. Я очень благодарен за твое участие.
– Какие могут быть благодарности, Слава? Ты же знаешь, как я к ней всегда относился. Полина – одна из самых умных и преданных партии коммунисток. Если бы не Игнатьев, то вытащили мы бы ее гораздо раньше. Сколько раз я пытался помочь, но все упиралось даже не в Сталина, а в позицию Маленкова, который верховодил Игнатьевым. – От первитина у Берии трещали зубы и таращились глаза. – Ты всегда был для Маленкова главным конкурентом в борьбе за партийный аппарат, поскольку такого веса и авторитета, как у тебя, достичь в честной партийной дискуссии он бы никогда не смог.
– Я бы не стал делать столь категоричных выводов. Тогда пострадало много честных коммунистов. – Молотов окинул взглядом кабинет.
– Не беспокойся, Слава, здесь не пишут. Ты не хуже меня знаешь, что случайных жертв не было, – Берия нежно оскалился собеседнику. – Даже после смерти Кобы мне стоило больших усилий освободить Полину, добиться твоего назначения первым зампредом правительства и вернуть тебя на главу МИДа.
Молотов медленно, молча и аккуратно положил в чашку лимон и сахар.
– Я хотел показать тебе кое-какие документы. – Берия обошел Молотова и достал из закрытого на ключ ящика стола увесистую папку.
– Что здесь? – развязывая тесемки, Молотов внимательно и настороженно посмотрел на Берию.
– Игнатьев формировал на тебя компромат по ликвидации Валенберга, собирал показания и материалы о распоряжениях, которые ты давал Абакумову о необходимости устранения шведского дипломата.
– Ты же знаешь, Лаврентий, что это сталинская комбинация, и я не мог поступить иначе, в противном случае…
– Там в самом конце интересная справка о трехстах семидесяти двух подписанных тобою расстрельных списках, что является абсолютным рекордом в борьбе с врагами народа. А еще собраны материалы по твоему участию в «Ленинградском деле».
– Но это же абсурд! С «ленинградцами» расправились Маленков и Хрущев, мы же были лишь преданы воле Сталина. – Молотов начал заикаться от охватившей его паники.
– В сумасшедшем доме самое главное успеть первым надеть белый халат, который и решил примерить Маленков. А мертвые по счетам не платят, к ответу призовут живых.
– И что ты предлагаешь? – Молотов вперил помертвевший взгляд во всесильного министра внутренних дел.
– Необходимо отстранить Маленкова от власти. Абакумов и Рюмин дадут нужные показания. Круглов, который собирал на тебя материал, арестован. Игнатьев отстранен, но на свободе. Возьмем его – сдаст Маленкова. Кто-то же должен ответить за уничтожение лучших партийцев. Но без поддержки партии я бессилен.
– Нам срочно нужен съезд! – Молотов ухватился за стакан остывшего чая.
– Нужен, но только после того, как получим компромат на Маленкова и сформируем наше большинство к будущему съезду.
– Может и выгорит. – Молотов снял пенсне, ища в нагрудном кармане салфетку для линз.
– Должно выгореть, если не хочешь публичного процесса, после которого тебя поставят к стенке за все сталинские перегибы. Мы находимся на преинтереснейшем историческом распутье. Кто выступит против партии, тот ее и возглавит. На съезде ты должен прочитать доклад, разоблачив сталинские преступления, назвав их исполнителей – Маленкова, Хрущева, Абакумова, Игнатьева. Тогда я смогу тебе гарантировать пост Генерального секретаря, а сам возглавлю Совет Министров. И мы начнем новую эпоху советской демократии.
– Но пока Булганин контролирует армию, могут возникнуть непреодолимые обстоятельства. – Молотов усиленно натирал салфеткой пенсне. – Генералы не очень-то к нам расположены.
– Тогда воякам придется иметь дело с внутренними войсками, но, думаю, до этого не дойдет. До съезда необходимо вывести из игры Булганина, министром обороны назначить Жукова.
– Вывести из игры? – Молотов насупился.
– Или компромат. Николай Александрович ведь у нас большой любитель несовершеннолетних балерин, а еще в таком возрасте часто случаются инфаркты. – Берия причмокнул. – Из Жоры получится отличный министр обороны. Кому, если не маршалу Победы, возглавить доблестную советскую армию.
– С этим трудно не согласиться, Лаврентий.
– Мало соглашаться, надо действовать. Есть надежда, что у Маленкова найдется здравый смысл поумерить властные аппетиты, но пока рассчитывать на это не приходится. Ты знаешь, Слава, мои самые дружеские чувства и к тебе, и к Полине, поэтому я так с тобой откровенен.
– Я всегда это ценил, и на мою поддержку ты всегда можешь рассчитывать.
– Да, чуть не забыл. – Берия вынес из комнаты отдыха большую корзину с вином и фруктами. – Подарок от грузинских товарищей. Сегодня самолетом доставили. Отправь Полине, здесь превосходное «Александроули», это же ее самое любимое вино. Видишь, все помню.
Соратники обнялись, и Берия проводил Молотова до двери приемной.
Глава 37. Никто из нас не откажет тебе в погребальном месте
Мозгалевский стоял перед пышной пестрой клумбой цветочного магазина, выбирая букет на помолвку Виктории и Красноперова. Орхидеи, хризантемы, розы с невероятным сочетанием всех родов и оттенков флоры благоухали роскошью и богатством. Через несколько дней вся эта безумная нежность будет гнилостно разлагаться на столичных помойках. Живые цветы Мозгалевский никогда не любил как напоминание мгновенной бренности красоты, страстей и денег. Он уже полчаса рассматривал букеты, безуспешно пытаясь нащупать настроение момента, отражавшее его отношение к генералу и к Вике. Запутавшись в эстетических исканиях, Мозгалевский попросил упаковать огромную корзину белых роз. Звонок Красноперова застал его на кассе.
– Ты где? – раздался взбудораженный голос.
– В ГУМе.
– Отлично. Немедленно выходи в сторону храма Василия Блаженного, мы сейчас подъедем.
В предчувствии судьбоносных новостей, с корзиной наперевес, Мозгалевский поспешил на улицу, где, мерцая маячками, уже дожидался кортеж Красноперова. Передав цветы выскочившим ему навстречу мордоворотам, Владимир нырнул в головной бронированный «Мерседес», за рулем которого сидел сам генерал.
