Через полчаса Мозгалевского подняли в зал. Судья Соленая, искоса поглядывая на задержанного, бегло прочитала решение: «Ходатайство следователя удовлетворить. Избрать в отношении Мозгалевского Владимира Романовича меру пресечения в виде заключения под стражу сроком на два месяца».
Словно контуженный, Мозгалевский слышал лишь белый шум. Собственное дыхание молотком отдавалось в затылке. Ему казалось, что он не может дышать. Владимир пытался что-то сказать, но челюсть парализовало.
– Вам понятно решение суда? – донеслось откуда-то издалека.
– Я спрашиваю, вам понятно решение суда? – прозвучало уже совсем рядом.
– Да, – протянул Мозгалевский, высвободив наконец челюсть из оцепенения. – Понятно. Только зачем?
Судья удалилась. К клетке шустро подскочил адвокат.
– Владимир Романович, это было ожидаемо, – зачастил сквозь стальные ребра Бинецкий. – Хотя я рассчитывал на залог…
– Ты был у Алены? – на удивление адвоката, совершенно спокойно, но скорее отрешенно спросил Мозгалевский.
– Да, – поправил очки Анатолий. – Точнее, нет. В роддоме, который вы указали, девушка с такими приметами никогда не наблюдалась.
– Не нашел, – с упреком бросил Мозгалевский.
– Следователь вернул мне ваш телефон, – продолжил адвокат.
– Телефон?! Как же я мог про него забыть! Там же есть все: и алиби, и Алена! Какой же я идиот! Там же ее номер, переписка, геолокация. Она записана как «Любимая». Как же болит голова!
– Есть «Любимая», но это ваша супруга – Евгения Евгеньевна. Я поискал Алену в контактах, под описание попадает только одна. Вот ее фото в вайбере, – адвокат светанул экраном телефона, но тут же был одернут бдительным конвоем.
– Она! – вскрикнул Мозгалевский.
– Я тоже так подумал, – сморщился Бинецкий. – Я с ней связался. Но она отрицает близкие отношения между вами.
– Откуда же она меня знает? – недоверчиво усмехнулся Мозгалевский.
– Говорит, что познакомились в клубе года три назад. Вы ей тогда несколько раз звонили. Но дальше общение не пошло.
– Но она же беременна! – отчаянно прошептал Владимир.
– Она замужем, сыну два года. Увы!
– Нет, нет, нет! Это все бред. Она тебя обманула. Она боится, просто боится, – дико нашептывал сквозь клетку Мозгалевский, не стесняясь сойти за умалишенного.
Приставы отстранили адвоката, надели наручники на обвиняемого и спустили обратно в подвал.
Сознание Мозгалевского напоминало промокшую газету, картинки и слова расплывались, перемешивались друг с другом в серую кашеобразную слизь. И в этом мыслеподобном тесте вдруг возникла Алена. Владимир явственно вспомнил, как лет пять назад он запойствовал в «Облаках». Там встретил девушку, которая пришла на день рождения с одногруппницами и очень тяготилась глянцевым кичем, переполнявшим заведение. Пьяная отвага Мозгалевского победила девичью застенчивость, и Владимир заполучил телефон Алены. Он звонил несколько раз, однако все попытки договориться о свидании провалились. Алена была неприступно и корректно холодна, что еще больше распаляло Мозгалевского. Он даже пробил место работы и домашний адрес, куда несколько раз отправлял курьера с букетами, которые возвращались с отказом в получении. Пробредив пару месяцев безответной влюбленностью, Владимир забылся в делах.
Сразу после суда Мозгалевского повезли в Матросскую Тишину. Его, молчаливого и раздавленного, боявшегося думать и вспоминать, подвели к автозаку, куда уже загрузили всех судебных арестантов.
– Куда его? – спросил сержант старшего по званию.
– Закрывай во второй бокс, – скомандовал лейтенант.
– Думаете, стоит? – неуверенно переспросил конвойный.
– А чего нет-то? Пусть потрещат, твари.
Автозак КамАЗа был разбит на две секции с отдельными дверьми. Первый «рукав» оказался забит под завязку. Второй почудился Мозгалевскому пустым, однако в самой глубине в полной темноте он вдруг услышал учащенное дыхание. Владимир больше всего боялся оставаться в одиночестве со своими мыслями, поэтому тут же направился к соседу по несчастью.
– Добрый вечер, – тихо пробормотал пассажир и протянул руку.
– И тебе, – хмуро ответил Мозгалевский, слегка, словно брезгуя, коснувшись чужой ладони.
– Меня зовут Олег.
– Владимир. Есть сигареты?
– Не курю. Сие есть грех, – размеренно изрек попутчик.
В затравленных зайчиках, скакавших по клетке от уличных фонарей, Мозгалевский смог разглядеть лысый череп и круглую физиономию, изрытую бугристыми скулами, находившимися в постоянном эмоциональном движении. Казалось, лицо было устроено так, что каждый его мускул отвечал за всякую мысль, проносившуюся в голове заключенного. Олег был явно смущен, но не от страха, а от непонятной робости.
– За что здесь? – кинул Мозгалевский.
– За детишек своих родных страдаю, – вымученной, но светлой улыбкой ответил Олег.
– За детишек – это правильно, – поддержал Мозгалевский. – Убил кого?
– Их, родненьких, и убил. Люблю их сильно. Семеро у меня их. Старшенькому восемь лет, а младшенький сыночек даже и не родился.
– Что ты сделал? – Мозгалевский почувствовал, что он снова сползает в пучину бреда.
– Убил всех деток своих и детенка неродившегося вместе с мамой его, женой моей. А потом и маму свою… – грустно улыбнулся Олег.
– За…за… зачем? – судорога омерзения свела лицо Мозгалевского.
– Как же? Чтобы всегда всем вместе быть… скоро. Они же всех деток у меня хотели забрать.
– Кто? – Мозгалевский опять стал задыхаться, образ беременной Алены снова явился перед глазами.
– Они! Пиндосы проклятые, менты-ювенальщики. Это «пятая колонна», они все против Путина, против России. Отдали бы детишек моих за границу на органы. А у меня, кроме них, жены и мамы, никого больше нет. А после второго пришествия Христа мы все воскреснем и снова будем вместе.
– Долго ждать придется, – Мозгалевский сжался от внутреннего холода.
– Оно грядет! Оно близко! – фанатично выпалил Олег.
– Веришь? – обреченно уставился в него Владимир.
– Конечно! Я же адвентист. Только верующие спасутся. Я очень скучаю по ним, по своим малышам, – хихикнул сквозь слезу сектант.
– А чего себя не замочил?
– Самоубийство – грех смертный, и нет за него прощения, – богобоязненно вздрогнул Олег.
Глава 44. Жертвы собственных преимуществ
Следствие, посчитав Мозгалевского человеком непростым и в какой-то степени влиятельным, определило узником в «Кремлевский централ» – федеральную тюрьму номер один, где своей репрессивной участи мужественно и наоборот дожидались вчерашние российские небожители – чиновники, банкиры, олигархи, решальщики, лидеры мафиозных кланов.
