Словно не замечая дыхательных возмущений пациента, Швачкин зашел в процедурную, приказав дежурному санитару привести Сосинина.
Через несколько минут в кабинет вошел высокий парень лет двадцати с медленным равнодушным взглядом. Он робко поздоровался и, дождавшись приглашения доктора, присел на банкетку.
– Как дела, Егор? – приветливо спросил психиатр.
– Нормально, – Сосинин украдкой взглянул на Мозгалевского. – Только свищ копчиковый замучил совсем.
– Ладно, разберемся с этим, – любезно пообещал доктор. – Расскажи, давно ты у нас?
– Года два, наверное, – парень посмотрел в потолок, пытаясь что-то вспомнить. – Мне очень некомфортно, свищ копчиковый.
– А чем до этого занимался?
– Последнее время я жил с мамой в Лондоне. У меня было свое издательство, ай-ти компания. Сочинял и продвигал музыку, занимался академической греблей. Все было хорошо, – заученно забубнил юноша.
– Красавец! Мы в твои годы в общаге денатурат майонезом закусывали. – Швачкин подмигнул Мозгалевскому, заставив последнего улыбнуться. – Наркотики употреблял?
– Как и все, – пожал плечами Егор. – Кокаин, марихуана. Не часто, только по выходным. Еще шарики, ну, газ веселящий, – Сосинин изобразил нечто похожее на улыбку.
– А как ты у нас оказался? – доктор решил представить Мозгалевскому юношу во всей красе.
– Мать меня привезла в Казань, там проходили семинары по гармонизации семейных отношений. Она мне дала каких-то таблеток, сказала, что это витамины. Мы пошли в сауну, и она начала делать массаж. Я вернулся с ней в номер и принял атерол, чтобы мозг быстрее работал, меня вдруг стало все раздражать. Мать приставала ко мне, и я ее убил. Я кусал ее и бил кулаками, но мне казалось, что это был не я, а кто-то другой. Но когда задушил ее проводом, мне вдруг стало гораздо легче, свободнее. – Егор осекся, нервно содрогнулся.
– Навещают тебя, Егор? – перевел тему Швачкин.
– Папа приезжает раз в два месяца. Дядя, бабушка и дедушка чаще, – жалко пролепетал пациент.
– А здесь чем занимаешься? – продолжал приставать к нему с вопросами психиатр.
– Книжки читаю. Пушкин мне нравится, Толстой. Жалко, что ребят здесь мало здоровых, не с кем поговорить. А вы меня скоро отпустите? Это же я тогда был под наркотиками, а сейчас я адекватный. Мне очень жаль, что с мамой так получилось. Честное слово.
– Кстати, Егор, познакомься, – доктор повернулся к Мозгалевскому. – Это Владимир. Вы какое-то время пробудете вместе. Человек он интеллигентный и разносторонний, найдется о чем поговорить.
– А почему он здесь? – требовательно спросил Сосинин, не обращая внимания на Мозгалевского, словно того и не было здесь вовсе.
– Это врачебная тайна, – улыбнулся Швачкин.
– А если папа спросит? Он должен приехать через неделю.
– С твоим отцом я сам объяснюсь, за это не переживай, – в голосе доктора прозвучало уязвленное самолюбие.
– Ну, окей, – одобряюще кивнул Егор, с легкой надменностью окинув взглядом Мозгалевского.
– Егор, я тебя больше не задерживаю. Тебя сейчас проводят в палату. – Швачкин махнул санитару, тот встал, дожидаясь Сосинина.
Молодой человек не спеша поднялся, чудаковато улыбнулся Мозгалевскому, сложил за спиной руки и покинул процедурную.
– Видите, Владимир Романович, ничего страшного. Парень как парень, – успокаивающе кивнул ему вслед психиатр.
– Только мать свою замочил, а так вполне себе нормальный, – процедил Мозгалевский.
– Временное помутнение рассудка, с кем не бывает. А вот если бы я ему про ваши подвиги рассказал, то он бы, наверное, вмиг со страха с ума соскочил. Лечить больных непросто, а здоровых лечить непросто вдвойне. Я прошу прощения, Владимир Романович, но у меня еще сегодня много дел, поэтому я сейчас назначу лекарства, и вы отправитесь к себе в палату. Хорошо? – Швачкин лучезарно заглянул в глаза арестанту.
– Лекарства? – переспросил Мозгалевский, нахмурив брови.
– Исключительно в среднетерапевтических дозах, не переживайте. Галоперидол и тизерцин по пятьдесят миллиграммов три раза после еды и три инъекции по десять миллиграммов аминазина.
– Зачем все это? – растерялся Мозгалевский.
– Да не волнуйтесь вы так, любезный Владимир. Галоперидол убирает психопродукцию, аминазин снимает агрессию, а тицерцин дает седативный эффект. Я бы сам этим «мазался», но правилами возбраняется.
– А никак нельзя обойтись без уколов? – не терял надежды на милосердие доктора Мозгалевский.
– Владимир Романович, карательная психиатрия в далеком прошлом. Никто не собирается превращать вас в овощ. Вы же человек прагматичный, как и я, верно?
– Ну, конечно! – Мозгалевский радостно затряс головой.
– Вот видите. И если мы с вами решим договориться о чем-либо, то вы мне понадобитесь трезвым и рассудительным, а не мычащим придурком. Но, по крайней мере, первый месяц щадящая терапия вам необходима. И больше со мной не спорьте. А то, как кокаинчиком по четыреста долларов за грамм шмыгать, это мы с удовольствием. Кстати, не уточните ли, что вы употребляли накануне совершения преступления? – вдруг вкрадчиво вопросил Швачкин.
– Да я не…
– Не нервничайте так, Владимир Романович, – отступил Швачкин. – Это был риторический вопрос. Идите пока в палату. Меня несколько дней не будет, потом зайду. Все распоряжения относительно вас сделаю. Отдыхайте, осваивайтесь.
Строгий, но обнадеживающий тон Швачкина взбодрил Мозгалевского. Спорить было незачем и не о чем. Он поблагодарил Николая Николаевича, заверив, что в долгу оставаться не привык. Доктор лишь лениво кивнул, растянув вялую улыбку. Прервав любезности, Швачкин распорядился проводить арестанта в палату, где его дожидался Сосинин.
– Здорово, – развязно приветствовал Мозгалевского молодой человек в просторном светлом помещении на шесть коек. – Ложись возле дверей. Я не люблю, когда напротив меня спят.
Мозгалевский молча сел на крайнюю панцирную кровать, пытаясь собраться с мыслями.
– Не кисни, дружище. У вас вся страна сумасшедшая, особой разницы не почувствуешь. Хотя, знаешь, я в Лондоне с Песковым-младшим дружил, и с Ильей Медведевым, и с Лизой Железняк. Вот это психи, а здесь так, маргиналы с завышенной самооценкой, ну, или, как мы, от тюрьмы косят. Кстати, если с персоналом договориться, они такие фантастические препараты могут колоть, грибы отдыхают. Но мне сложно, папа наличных не дает, сам со Швачкиным все вопросы закрывает. А у тебя по-любому деньги есть, если бы не было, тебя бы ко мне не подселили. Швачкин не любит благотворительности. Скажи адвокатам своим, пусть лавешку закинут. Можно будет договориться с Ленкой, старшей медсестрой, она иногда дежурит по ночам, вместе с ней и раскумаримся. Она может такое вымутить! Братан, это бомба! Только приставать к ней нельзя. Это телка Швачкина, по крайней мере, он так считает, – Сосинин гадко засопел. – Хотя под местной анестезией о бабах и думать забываешь. Швачкин говорит, что это временное явление. Врет, наверное, козел.
