– И мои, – сквозь слезы сказала Дина. – Я же в тебя влюбилась тогда, в Одессе, когда мне было десять лет. Ты был такой взрослый, ответственный, надежный. Ты так меня опекал и так обо мне заботился, что я придумала себе, что тебе нравлюсь. Что я – принцесса, а ты – мой принц. А потом я как-то рассказала про это маме, а она ответила, что все это глупости. Что ты взрослый уже мальчик, у тебя своя жизнь, в которой не может быть места такой малявке, как я. И я потом всегда смотрела на тебя именно как малявка. И даже мечтать не смела, что когда-нибудь смогу быть для тебя чем-то большим.
– Вот встречу Анну Григорьевну, скажу ей пару ласковых, – шутливо пригрозил Борис. – Почему это она ограждала тебя от моего влияния. Боялась, что я тебе жизнь испорчу, наверное. Хотя ты знаешь, тот человек, которым я совсем недавно был, вполне мог. Испортить тебе жизнь.
– А сейчас ты что, другой человек? – пытливо спросила Дина, заглядывая ему в глаза. В них отражалось что-то неведомое ей, глубокое, основательное и надежное, плескалось через край, так что хотелось нырнуть и остаться там навсегда.
– Абсолютно. С того момента, как я вошел в твое купе и оценил обстановку, прошло всего десять дней, а кажется, что целая жизнь. Правда. Я не знаю, сумеем ли мы выбраться из этой передряги целыми и невредимыми, но твердо уверен в одном: до конца наших дней я никогда больше тебя не оставлю.
– Обними меня, – попросила Дина и закрыла глаза, потому что им было больно от охватившего ее счастья.
Как могли, они прижались друг к другу и застыли, замолчав, словно находились не в холодном страшном сарае, а в одной, только им понятной, нирване. Сколько прошло часов с того момента, как они здесь очутились, оба не знали. Дина не чувствовала ни времени, ни холода.
Почему-то ей снова вспомнилась выставка, на которую они с Борей ходили в воскресенье. «Поехали смотреть на любовь», – сказала она тогда Боре в ответ на его предложение. Сейчас название той выставки как нельзя лучше подходило к происходящему вокруг. «(Не) время для любви», как еще можно было описать тот момент настоящего, в котором они находились? Почти восемьдесят лет спустя она чувствовала то же, что и жившие тогда влюбленные. Боль и манящий свет звезд. Предчувствие смерти и невыносимое счастье. Страх и восторг. Голод и надежду.
Не время для любви. Оказывается, она произнесла это вслух. И Борис тут же откликнулся новым поцелуем, прошептав:
– А по-моему, очень даже время.
Из-за двери сарая слышался какой-то шум, впрочем, негромкий и не очень отчетливый. Дина вопросительно глянула на Бориса, слышишь, мол. Тот кивнул. Глаза у него были настороженные.
«Вот и все, – печально подумала Дина. – Сейчас все и кончится. А если и не сейчас, то очень скоро. Как странно, умирать совсем не страшно. Только маму с папой жалко. И Борькиного деда тоже».
Заскрежетал ключ в замке, заскрипела, отворяясь, дверь, и на пороге, заслоняя собой свет хмурого мартовского дня, показалась мужская фигура, более субтильная, чем накачанный Вениамин и более высокая. Еще один сообщник?
Через приоткрытую дверь звуки с улицы теперь были слышны более отчетливо. Там раздавался крепкий мат, быстрый шум шагов, торопливо пробирающийся через участок, какие-то скрипы и далекие возгласы.
– Ну что, Посадский, пришел и на мою улицу праздник, – услышала Дина веселый и отчего-то знакомый голос стоящей против света фигуры, которую все еще не узнавала. – Господи, как же я мечтал увидеть тебя не суперменом, а простым мужиком, растерявшимся под градом жизненным обстоятельств. И вот на тебе, сбылось.
Он расхохотался и шагнул к Борису, и тут Дина наконец его узнала. Кинувшись всем телом наперерез незваному визитеру, она запнулась о Борины ноги, упала и кубарем покатилась под ноги к гостю, пытаясь хотя бы сбить его с ног. Что угодно, лишь бы он не успел нанести удар.
– Эй, девушка, вы чего? – услышала она, и крепкие руки подняли ее и поставили на ноги, удерживая за плечи, чтобы она не упала. – Вы что, белены объелись или случившиеся неприятности лишили вас разума? Борь, чего она на людей кидается?
– Оставь ее, Макс, – устало сказал Борис, – а еще лучше развяжи. Да ее сначала, потом меня, у нее наверняка руки совсем затекли, она примерно на час дольше меня связанной провела.
Максим Головачев, бывший соратник и предатель, обманщик и преступник присел, вытащил из кармана складной нож, нажал на кнопку. Дина закрыла глаза, но мгновение спустя почувствовала, что ноги ее теперь свободны. Это было кстати, примерившись, она размахнулась и ударила Макса в самое чувствительное у мужчин место, заставив выронить нож и согнуться в три погибели.
– А-а-а, – завизжал он, – что ж ты делаешь, зараза?
– Дина, – Борис у стены зашелся от хохота, аж слезы на глазах выступили, – кто тебя такому научил?
Наклонившись, Дина подобрала валяющийся на полу нож, вернулась к Борису, наклонилась, пристроилась поудобнее, чтобы все еще связанными руками перерезать пластик, стягивающий его запястья. Она торопилась успеть, пока Макс не пришел в себя и не напал на Борю. Но тот продолжал поскуливать и шипеть, прыгая на корточках от нестерпимой боли, не обращая на них двоих ни малейшего внимания. Вот и хорошо, вот и славно.
Мгновение, и руки Бориса были свободны. Отобрав у Дины нож, он сначала освободил ее руки, а потом, нагнувшись, свои ноги, шагнул и крепко прижал ее к себе, обнимая как-то всю и сразу, целиком, от макушки до пяток. Раньше Дина и не знала, что так возможно.
– Все, все… Все позади. Кончилось.
Дина отстранилась, потому что копошащийся у пола Максим вызывал у нее тревогу.
– Как ты здесь оказался? – спросил у него Борис. – Признаться, тебя я совсем не ожидал тут увидеть.
Не ожидал? Дина ничего не понимала. Ей казалось совершенно логичным, что сообщник Вениамина очутился здесь, на даче. Скорее всего, он приехал именно для того, чтобы помочь проклятому Вене от них избавиться, но вместо этого освободил. Зачем? Почему?
Максим разогнулся, глотая воздух широко открытым ртом.
– Да уж, Посадский, с этой женщиной ты точно не пропадешь. Бешеная кошка, а не женщина. За что вы меня так приложили, барышня? Я таких сказочных ощущений с юных лет не испытывал.
– Она считает, что ты вступил в преступный сговор с владельцем этого замечательного строения и ухлопал трех человек, – сообщил ему Борис совершенно невозмутимо. – И пришел сюда, чтобы прикончить еще и нас.
– Что-о-о? – Максим даже кривиться перестал. Теперь он смотрел на Дину в таком изумлении, что ей даже неловко стало. И чего уставился, спрашивается. – То есть вы подозреваете меня в том, что я душегуб, барышня?
– Вы предали своего друга, пытались украсть его секреты, влезли в его дом, совершили две попытки взломать его сейфы, – мрачно ответила Дина. – Почему вы считаете, что я не имею права подозревать вас в чем-то еще?
– Но не в убийствах же!
