Он обернулся и пристально посмотрел на Мику, которому показалось, будто Килиан винит его за это.
– Тебе лучше пойти со мной, Кара.
– Но отец…
– Кара, – холодно и сухо повторил Килиан.
Он наклонился и прошептал ей на ухо что-то, чего Мика не смог расслышать; Кара кивнула и послушно поднялась на ноги. Отец с дочерью повернулись и ушли, а Мика остался, внезапно почувствовав себя одиноким и несчастным.
Что же шептал Килиан? Неужели он узнал, что они с Карой вместе проводили ночи? А если так, что теперь делать Мике?
Он хотел попросить совета у Илая. Но скалолаза за столом не было. Его друг всё больше замыкался в себе, ожидая, когда настоящая зима отступит, и чем сильнее Мика сближался с Карой, тем больше от него отдалялся Илай. Мике его не хватало: его компании, его советов, их коротких бесед…
Той ночью Кара не пришла к нему, и спал Мика урывками. На завтрак девушка тоже не явилась.
– Я видел её, – сказал Илай, поднимая воротник и направляясь к частоколу. – Не так давно. С ней были ещё двое. Вроде они пошли к своим термальным ваннам.
– Спасибо! – крикнул Мика вслед Илаю, когда тот уже вышел.
Мика направился в другую сторону. Шёл он быстро, опустив голову и стараясь не смотреть на жителей Глубокодома, которые встречались ему на пути. Он торопливо пересёк большой зал и углубился в тускло освещённый туннель, который вёл к пещере с горячим источником. Войдя в пещеру, затянутую паром, он услышал тихий шёпот, который, казалось, доносился из тёмных ниш на противоположной стороне пустого бассейна. Мика нырнул под одну из каменных лавок; его сердце бешено стучало.
Сквозь висящий в воздухе пар Мика смог разглядеть две фигуры: одна сидела, другая стояла спиной к нему. Сидящая фигура заговорила.
– Может быть, уже достаточно? – прозвучал голос Кары.
– Ещё немного, дочь, – раздался голос Килиана, низкий и успокаивающий. – Это для твоего же блага. Слабость пройдёт, тебе станет легче. Ты же сама это знаешь.
Мика хотел выпрыгнуть из своего укрытия, помешать пророку, потребовать объяснений. Однако нечто в приглушённом тоне их голосов подсказывало ему: это было что-то личное, что-то сокровенное, касающееся только отца и дочери, и вмешиваться ему не следует.
– Вот и всё, – сказал наконец Килиан. – Сейчас я перевяжу рану, и она скоро заживёт. Ты всегда была такой послушной дочерью, Кара, и безропотно повиновалась мне во всём. – Пророк прочистил горло. – Надеюсь, ты не станешь разочаровывать меня и впредь, – сказал он и сделал паузу, словно ожидая, когда смысл сказанного дойдёт до неё. – Теперь отдыхай, а об этом я сам позабочусь.
Килиан повернулся и направился к выходу. В руках он нёс миску, стараясь не пролить её содержимое. Но когда он проходил мимо лавки, где прятался Мика, миска качнулась, и на пол упала капля. Мика подавил крик.
В миске была кровь. Кровь Кары.
Когда шаги пророка затихли в туннеле, Мика выбрался из-под каменной лавки и вскочил на ноги. Он подбежал к Каре, которая сидела с закрытыми глазами на низком уступе, прислонившись спиной к гладкой каменной стене. Она была босая, а из одежды на ней было только хлопковое нижнее бельё с тонкими лямками на хрупких плечах. На ткани виднелись капельки крови. Правая рука была плотно перевязана, а у ног лежало несколько перепачканных кровью льняных полотенец.
– Кара, с тобой всё в порядке? – спросил Мика, опускаясь перед ней на колени.
Кара открыла глаза и несколько секунд смотрела на него отсутствующим взглядом, но затем слабо улыбнулась.
– Всё в порядке, – ответила она, но голос её был слабым и хриплым.
Мика взглянул на её бледные руки. Те небольшие белые шрамы, что в тусклом свете спальной ниши он принял за обычные случайные царапины, сейчас, когда он рассмотрел их получше, оказались следами чётких, сделанных специально порезов. Мика осторожно коснулся их рукой.
– Кара, – тихо сказал он, – что это?
Кара отняла руку и накрыла её другой рукой.
– Ничего, – сказала она, и, когда Мика нахмурился, пристально глядя на неё, она потупилась. – Это для моего же блага, – прошептала она.
– Для твоего блага? – удивился Мика чуть громче, чем хотел; щёки у него раскраснелись, а по спине побежали мурашки, когда он представил, как острое лезвие разрезает её нежную кожу. – И как же порезы могут быть тебе во благо?
Кара вздохнула, и в уголках её глаз заиграла слабая улыбка, как будто ответ был настолько очевиден, что глупо было даже спрашивать. И всё же она не могла взглянуть на Мику.
– Кара? – сказал он уже мягче и взял её руки в свои.
Наконец она подняла глаза, и, заглянув в их сине-зелёную глубину, Мика ощутил, как внутри что-то тягуче заныло. Он с чувством сжал её пальцы.
– Каждому жителю Глубокодома делается кровопускание, – объяснила Кара. – И все подчиняются добровольно, в молитве и с благостью.
– Но зачем? – недоумевал Мика.
– Я уже говорила, Мика, кровопускание делается для нашего же блага. Отец говорит, оно дарует мир беспокойному духу…
– Забирая кровь, – недоумённо сказал Мика.
– Забирая плохую кровь, – поправила его Кара; она снова улыбнулась, высвободила одну свою кисть из его рук и приложила ладонь к его лбу. – Бывает, это приносит пользу таким неприкаянным душам, как ты.
– Как я? – От одной этой мысли Мика вздрогнул; он отстранился и выпрямился. – Я не понимаю, Кара, – пробормотал он.
– Ты был счастлив здесь, в Глубокодоме? Правда ведь, Мика? – спросила Кара.
– Ну да, – признал Мика.
– Ты чувствовал себя здесь защищённым? Тебе было тепло и спокойно? – Голос Кары был тихим и ровным.
– Да, – сказал Мика.
– А то, что было между нами, делало тебя счастливым? – Кара протянула руку и потеребила манжет его куртки.
Мика кивнул.
– Тогда тебе нужно решить, – их взгляды встретились, и Мика увидел, как искрятся её бирюзовые глаза, – станешь ли ты жителем Глубокодома, – сказала Кара. – Останешься ли здесь, будешь как один из нас. Позволишь ли моему отцу защищать тебя, а мне…
– А тебе? – спросил Мика.
Кара встала и обняла его за шею.
– А мне – любить тебя, – прошептала она.
Глава тридцать восьмая
Где же Илай?
Мика выглянул за порог Глубокодома и тихо застонал. На ступенях никого не было, из нависающего над ним тёмного неба тяжёлыми крупными хлопьями валил снег.
Мика поднял воротник куртки и вышел наружу. Он осторожно поднялся по деревянным ступеням частокола и, ухватившись за верхушки заострённых брёвен, вгляделся в исчерченный снегом воздух. Снег падал ему на голову, плечи, руки. Хватка настоящей зимы, казалось, была как никогда крепка, и даже дозорные теперь ходили только до самого нижнего наблюдательного пункта на выступающей скале. Мика снова тихонько застонал.
