Но вдруг замер…
Глиняный черепок просвистел мимо его головы, ударился о стену и разбился на мелкие осколки.
Тот, кто призывает зиму, уставился на овальный медальон, висевший на шее скалолаза. На его потёртой серебряной поверхности были выгравированы три имени. Хирам. Аня. Дарий.
– Дарий. Дарий…
Голос матери вспомнился ему, нежный и ласковый, зовущий его через летний луг. Касание отцовской руки, тёплой и сильной, ведущей его домой сквозь заросли травы…
Зима. Жестокие ветра. Бесконечный путь сквозь снег…
Крики, вопли, мольбы о пощаде.
– Беги, сынок. Спасайся.
Голос отца, настойчивый, полный страха.
Безжалостные руки, хватающие его и тянущие куда-то вниз, вниз, в темноту…
– Подойди, малыш.
Голос прямо у него над ухом, медовый, успокаивающий. Обещания, таящие в себе угрозу.
– Я открою перед тобой путь кельда. Ты станешь моим особым рабом.
Кнут. Лезвие ножа. Боль…
– Хватит! Перестаньте!
Послушание… Награда…
Кровавый мёд.
Тот, кто призывает зиму, протянул руку и сорвал с шеи скалолаза медальон, свой медальон… На секунду он замер. Из туннеля справа от него в кладовую хлынул насыщенный запах, отдающий кровью.
Сладкий, прогорклый и резкий запах. Запах кельдов.
Глава сорок вторая
Мика в ужасе отступил за упавший стеллаж. Из туннеля появились шесть жутких фигур. С гортанным рыком тот, кто призывает зиму, отстранился от лежащего неподвижно скалолаза и повернулся к ним.
Одна за другой фигуры приблизились и медленно окружили того, кто призывает зиму. Это были кельды, выросшие, как и он, во мраке глубоких пещер, обученные и привыкшие сражаться и убивать по-кельдски, со звериной жестокостью.
На четверых из них были надеты костяные маски, в чёрных глазницах поблёскивали глаза. Ещё двое не скрывали своих лиц, выставляя напоказ их уродство: рты без губ, застывшие в вечном оскале, скулы с белёсыми по краям следами ожогов от раскалённой кочерги.
На всех шестерых были тяжёлые ботинки из змеиной кожи, кожаные штаны и безрукавки. Руки и ноги защищала покрытая металлом броня из змеиной кости, грубо украшенная загадочными узорами. В руках каждый сжимал своё излюбленное оружие: увесистый арбалет с гарпуном, сеть, утяжелённую камнями, дубину с шипами, кривую саблю, дробитель костей, а ещё тиски для головы с длинными ручками и зигзагообразными зубьями…
Тот, кто призывает зиму, резко вскочил с каменного пола и, оттолкнувшись своими крепкими ногами, одним быстрым и мощным прыжком добрался до кельда с кривой саблей, сбил его с ног и вонзил нож в глазницу его маски.
Быстро выдернув нож, он с силой размахнулся и изогнутым лезвием пробил толстую кожаную куртку того кельда, что держал тиски с длинными ручками. На секунду на изуродованном ожогами лице кельда появилось изумление; он упал на колени, а затем рухнул на пол у ног того, кто призывает зиму.
Четверо оставшихся кельдов пятились, расступаясь и расширяя круг, рычали и пронзительно вскрикивали. В центре круга тот, кто призывает зиму, опустился на одно колено, вырвал из рук мёртвого кельда тиски и метнул их по воздуху на уровне колена.
Кельд с безгубым оскалом взвыл: острые, как бритва, зубцы тисков перерезали ему голени. Выронив дубину, он упал на пол, судорожно корчась среди обломков глины и разлитого содержимого банок; из обрубков его ног во все стороны хлестала кровь.
Тот, кто призывает зиму, бросился на трёх оставшихся кельдов. Они поспешно отступали, стремясь оказаться вне досягаемости его огромной ручищи со сверкающим ножом. Фыркнув от досады, тот, кто призывает зиму, запустил свой нож с изогнутым лезвием в кельда с дробителем костей.
Это была возможность, которой ждали двое других. Как только нож поразил цель, вонзившись в шею третьего кельда, тот, что держал сеть, подбросил её в воздух, а его спутник вскинул на плечо свой тяжёлый арбалет и прицелился.
Тот, кто призывает зиму, потянулся и выхватил топор, что висел у него за поясом, но было уже слишком поздно: сеть опутала его руку, готовую запустить орудие. В ту же секунду арбалет вздрогнул в руках кельда, выпустив гарпун, закрутившийся в воздухе и потянувший за собой длинную верёвку. Он вонзился в спину того, кто призывает зиму, пробил плащ из шкуры озерозмея и вышел из его груди.
Тот, кто призывает зиму, уронил голову, уставившись на торчащее из него острие гарпуна и на кровь, растекающуюся по плащу из змеиной кожи. Он пошатнулся, его тёмные глаза блестели. Ноздри раздувались.
Он чувствовал запах густой тёмной крови. Его собственной крови. Свежий и резкий. Это был запах смерти.
Кельд с силой потянул за верёвку; тот, кто призывает зиму, тихо застонал, качнулся назад и рухнул на пол. Ещё несколько мгновений громадное тело дёргалось, пока жизнь не покинула его; огромный кулак разжался – в нём был серебряный медальон, который тот, кто призывает зиму, сжимал до последней минуты.
Медальон, звякнув, упал на пол.
Двое оставшихся кельдов подошли к безжизненному телу, лежащему в растекающейся луже крови. Когда они склонились над трупом и стали принюхиваться, глаза в прорезях их костяных масок заблестели.
Из тени за упавшим стеллажом выглянул Мика. Он подполз к Илаю, осмотрел его и обнаружил глубокую рану на голове скалолаза. Пальцами Мика стал нащупывать пульс на шее Илая.
В этот момент Илай открыл глаза.
– Брат Илай, брат Мика, – раздался голос пророка Килиана.
Мика поднял глаза.
Килиан стоял у входа в кладовую. Мика смотрел, как тот пробирается к ним, прокладывая себе путь через обломки дерева, глиняные черепки и мёртвые тела. Пророк хлопнул в ладоши, и из-за его спины в кладовую вошли ещё несколько кельдов. Командовал тут явно пророк. Двое оставшихся в живых кельдов оттаскивали тело того, кто призывает зиму, ко входу в туннель.
Издали доносилось приглушённое пение жителей Глубокодома.
– Мне жаль, что вы оказались свидетелями всего этого, – сказал Килиан, сокрушённо качая головой. – Но раз так произошло, у меня не остаётся выбора. – Он щёлкнул пальцами, и кельд в костяной маске выступил вперёд, хватая Мику и Илая. – Отведи их к повелительнице, – сказал пророк.
Глава сорок третья
За привязь резко потянули, и ошейник-удавка, которую кельд набросил Мике на шею, затянулась. Задыхаясь, Мика с трудом шёл вперёд, теряя равновесие. Он поднял руку и схватился за цепь, сдавившую ему горло, но взмах тяжёлой дубины заставил его отдёрнуть руку.
– Вперёд, – зашипел хриплый голос у него над ухом.
Мике стало тошно от отвратительного запаха изо рта кельда. На него пахнуло ржавчиной и тухлым мясом; эта вонь на мгновение перебила запах немытого тела, исходивший от кельда. Тычком дубины в спину он подтолкнул Мику и направил вниз по тускло освещённому туннелю.
