Рядом с Микой еле дышал Илай: удавка глубоко врезалась ему в шею, из раны на голове сочилась кровь.
Звуки пения, доносившиеся из большого зала у них за спиной, становились всё тише по мере того, как Мика и Илай всё дальше уходили вглубь туннеля. Туннель сужался, и расстояние между ними и кельдами, шедшими впереди и сзади, сокращалось. Грубый каменный пол под ногами уходил всё ниже и был скользким от крови: впереди по туннелю волокли тела того, кто призывает зиму, и четырёх убитых им кельдов. Мика поскользнулся и упал, и ошейник чуть не задушил его, когда кельд-провожатый рывком поводка поднял его на ноги.
Они подошли к двери.
Мика слишком хорошо знал, что это за дверь. Якобы ведущая на склад; плотно затянутая паутиной дверь, которая так напугала его однажды.
Сейчас она была открыта.
Чертыхаясь, кельд втолкнул Мику и Илая в помещение, и дверь захлопнулась за ними. В горячем влажном воздухе витали какие-то странные зловонные пары. Мика поднял голову, пытаясь понять, куда попал.
Они с Илаем оказались в огромной пещере, примерно такого же размера, как большой зал Глубокодома. Но тот зал, наверху, с его светящимся ковром из соломы и великолепными каменными сводами дышал атмосферой спокойствия и безмятежности. Эта пещера была совсем другой. Окрашенные в тёмно-красный цвет стены блестели от капель влаги. С десяток или больше ссутулившихся фигур со стеклянными глазами бродили по залу, словно лунатики. Их голые торсы блестели от пота, а штаны больше походили на грязные оборванные лохмотья. Большинство были босыми, но на некоторых были потрёпанные ботинки.
Мика узнал их: ботинки змееловов. Как у него.
Несколько огромных нескладных кельдов в костяных масках громкими визгливыми голосами отдавали команды. Кнутами и дубинками они подгоняли странные фигуры, которые, дрожа, устремлялись к огромному аппарату, стоявшему посередине пещеры. Закопчённый пузатый медный бак грелся над ревущим огнём, разведённым в углублении в полу. Сверху его венчала трубка в форме согнутого локтя; она соединялась с длинным спиралевидным змеевиком, погружённым в чан с ледяной талой водой, стекавшей из тонкой трещины в потолке пещеры. Из нижней части бака торчала сужающаяся трубка. Из неё в подставленную бутыль по капле стекала густая тёмно-красная жидкость.
Мика уже видел такой перегонный аппарат. Там, в зимнем укрытии, Илай почти в таком же готовил свой зелёный ликёр из ячменя, воды и дрожжей. Но, судя по месиву, которое перегоняли кельды, варили они вовсе не ликёр.
Пока кельд тащил Мику и Илая на поводке через зал, Мика заметил, как один из измождённых рабов-змееловов взял наполненную до краёв миску и осторожно вылил её содержимое в бочку, заляпанную красными пятнами. Это была кровь. Кровь жителей Глубокодома.
Может, даже кровь Кары.
И это было ещё не все. В выдолбленной в стене пещеры нише слева от Мики сидели три крупных краснокрыла; их свирепые морды были туго перевязаны, а шеи, хвосты и все четыре лапы сковывали цепи. Два раба-змеелова сидели на корточках возле одного из змеев. Они сделали небольшой надрез у основания его шеи и теперь сцеживали драгоценное огненное масло из его железы в маленький горшочек. Мика понял, что кельды откармливали, а потом использовали этих змеев – как и жителей Глубокодома. Когда они с Илаем проходили мимо, Мика увидел, как змеелов берёт горшочек с огненным маслом, выливает его содержимое в бочку с кровью и перемешивает, готовя к перегонке в медном баке.
Нет, никакой это был не зелёный ликёр. Это был напиток, который Илай забрал из рюкзака того, кто призывает зиму, и который они оба пили, когда их силы были на исходе. Мика всё ещё помнил вкус и запах этого напитка, окрасившего их губы в красный цвет, и даже ощущение, появившееся сразу после первого глотка…
Кровавый мёд, вот как называл его Илай.
Мику и Илая отвели в дальний конец пещеры, где они остановились возле занавески из змеиной кожи, висевшей на штанге. Один из кельдов отодвинул её в сторону, и Мика заметил открывшийся за ней пролом в каменной стене.
– Двое змееловов, госпожа, – объявил кельд.
– Приведи их ко мне, – раздался нежный сладко-медовый голос.
Мику и Илая втолкнули в соседнее помещение, и юноша с удивлением снова услышал пение жителей Глубокодома.
Он осмотрелся. В самом центре освещённой лампами пещеры на костяном кресле сидела женщина с покрытой татуировками кожей. У неё были длинные каштановые волосы с серебристо-серыми прядями и пронзительные бирюзовые глаза. Глаза Кары. Мика вздрогнул. Он будто бы смотрел на состарившуюся Кару. Но если лицо Кары было открытым и доверчивым, то лицо, которое он видел перед собой сейчас, было жестоким и высокомерным… но всё же прекрасным.
– На колени! – рявкнул кельд.
Мика упал на колени. Второй кельд с такой силой надавил Илаю на плечи, что у скалолаза подкосились ноги. Он тяжело опустился на колени, затем покачнулся и распластался на полу. Мика инстинктивно протянул к другу руки, но тут же получил болезненный удар плетью по плечам. Мика поднял голову и увидел в руке у женщины кнут.
– Оставь его, – сладким голосом произнесла она. – Капелька кровавого мёда скоро приведёт его в чувство, и вы оба приступите к работе.
В это мгновение занавеска из змеиной кожи снова приоткрылась. Женщина улыбнулась.
– А, муж, – сказала она. – Присоединяйся к нам.
Мика оглянулся. У входа стоял пророк Килиан.
Глава сорок четвёртая
Килиан взглянул на Мику, стоявшего на коленях перед женщиной, и на лежавшего на полу Илая. Двое кельдов-охранников стояли позади них, держа поводки.
– О, Карафина, – сказал пророк, – только не кнут. Прошу тебя…
Килиан протянул Илаю руку и помог ему встать. Затем поднял Мику с колен.
– Мне очень жаль, что всё так обернулось, – начал пророк; его глаза были полны печали и сострадания. – Но вы не оставили мне выбора…
– Кельды, – тихо сказал Илай. – Значит, вы в сговоре с кельдами, – в его голосе звучала горечь с оттенком презрения, – я должен был ожидать подобного от каменного пророка.
Мика смотрел в пол. Он так заблуждался насчёт пророка, Глубокодома – насчёт всего! Ему стыдно было взглянуть на Илая. Он чувствовал себя полным глупцом.
Женщина, так похожая на Кару, встала, сделала шаг вперёд и хлестнула скалолаза кнутом по лицу. Она снова занесла было кнут, но пророк схватил её за руку.
– Прошу, Карафина! – настаивал он. – Позволь мне объяснить…
Лицо Карафины смягчилось.
– Ты слишком добросердечен, себе же во вред, – ласково сказала она мужу, но её бирюзовые глаза пылали от сдерживаемого гнева. – Ну? – Она снова села в костяное кресло и скрестила руки на груди.
– Эти змееловы, – сказал Килиан, – не похожи на других, Карафина. Они не сделали ничего дурного. Я, честно говоря, надеялся, что они по своей воле останутся в Глубокодоме. Но, к сожалению, они стали свидетелями того, как мы защищаем себя, и теперь, разумеется, мы не можем их отпустить…
