Резво пробежалась по столешнице. Подпрыгнула, и под ногами просвистел дрын, метя по моим коленям. Я подхватила юбки, чтобы было сподручнее, и помчалась, перепрыгивая со стола на стол.
А потом — и на барную стойку, где поскользнулась, упав на бедро, проехала на манер кружки с пивом по столешнице и рухнула за стойку. Оказавшись в относительной безопасности, я выдохнула и… вдруг поняла, что меня так насторожило: налитые кровью глаза. Ну не бывает таких глаз у тех, кто просто решил поразмяться и начистить супостату забрало. Над головой что-то звонко грохнуло. Я высунулась на миг и, увидев растекшуюся на столешнице лужу из разбитой бутылки, мазнула по ней пальцами. Юркнула в укрытие и принюхалась.
Тонкие нотки сероводорода. Не иначе как госпожа Брас решила гнать свой первач в самой Бездне? Насколько мне известно, именно там запах тухлых яиц является не то чтобы дополнительным ароматом, а чуть ли не основной составляющей воздуха.
Если же трактирщица рецептуру не меняла, то темным, ну и мне, как темной ведьме, заодно с ними пришел трындец. Потому как с толпой тех, кого опоили проклятием, которое смешалось с вином, даже взвод драконов не факт что справится. А если учесть, что магии сейчас ни у кого из нас нет… Одурманенные возьмут числом и напором. Сметут.
Кто-то очень хочет уничтожить темных. Сначала демон из Бездны, потом гримы на кладбище, теперь вот толпа, которая с каждым мигом становится все безумнее. Проклятие питается кровью и злостью, растет. Что будет, когда глаза людей полностью застит кровавая пелена? Ответ один — смерть. Не важно чья: пришлых ли или хеллвильцев. Хель пожнет свою кровавую дань.
Я обреченно выдохнула. Как хорошо, что я уже отчасти сумасшедшая. А то от своих идей точно бы сдвинулась. Набрав в легкие побольше воздуха, вкладывая последние крохи силы, позвала:
— Эйта… Приди…
Рука потянулась к осколку и рассекла ладонь. Сила смешалась с кровью, заклубилась туманом…
— И? — вопросила белка, в упор уставившись на меня.
— Эрриана сейчас убьют. — Я пошла с козырей, выложив самый весомый довод.
— Тю! Это скорее все вокруг него убьются, — авторитетно заявила Эйта и повела носом. — О-о-о, чую, безуминкой запахло… — И в предвкушении потерла лапы.
— Ты сможешь это остановить?
— Зачем? — искренне удивилась белка.
— Затем, что он покрошит их в капусту раньше, чем они сойдут с ума.
— Хм… аргумент, — призадумалась рыжая, а потом проворно вскочила на мое плечо, оттуда, как с трамплина, сиганула на стойку и уже там, расставив в стороны задние лапы и вздыбив хвост, громко, так, чтобы перекрыть все звуки, залихватски свистнула.
Хорошо, что я под стойкой была, а то бы точно контузило. Бутыли и те не выдержали: половина полопалась.
Эйта, довольная произведенным эффектом, хмыкнула. И в наступившей тишине кто-то очумело протянул:
— Мужики, смотрите, белочка…
— Да. Белочка, — фыркнула рыжая. — И я к вам пришла!
Осторожно поднимаясь из-за стойки, я подумала, что сегодняшний вечер был сказочным. Причем настолько сказочным, что ни словом сказать, ни пером описать. Разве что магом. Можно. Наверное. Более-менее…
Пока клиенты трактира обалдело моргали в гробовой тишине, кто-то потихонечку попытался улизнуть, причем даже не через дверь, а в выбитое окно. Но именно попытался. Грозный окрик Дарящей Безумие пришпилил шустрого малого к месту почище, чем гвозди — крышку к гробу.
— Стоять! Бояться! — рявкнула Эйта.
Дезертир так и застыл на месте с выпяченным задом и согнутой спиной, онемев от страха.
А затем белочка, встопорщив усы, генералом прошлась по барной стойке. Эффектно развернувшись у самого ее края, махнула пушистым хвостом, который скользнул по носу одного осоловевшего забулдыги, решившего вдруг вздремнуть и проспать все веселье.
Тот сонно, не открывая глаз, пробормотал:
— Тащи еще вина, хозяйка. — И зычно захрапел.
М-да… Эти звуки и стали своеобразным реквиемом по светлой и трезвой памяти у многих. Эйта с места сиганула сначала на голову одного, потом другого. Словно с ветки на ветку она перепрыгивала с макушки на макушку. Причем не всех, а по одной ей понятной логике.
Взмах лапой, удар по уху очередного «клиента», и в рыжих лапах дымка, которую Эйта проворно сжимала до мелкого ореха, а потом, как бурундук, прятала за щеку.
На сие действо ошалело взирали все. Даже я, видавшая в лабиринтах и не такое. Нет. Те, у кого сегодня белочка отбирала часть разума, не сойдут с ума полностью, но… альтернативно одаренных в Хеллвиле с сегодняшней ночи будет явно больше.
Что там говорил Эрриан по приезде сюда? «Сумасшедший городок»? Вот раньше это было огульное заявление. А теперь оно отчасти правдиво. Хеллвиль стал с чудинкой.
Между тем первый шок прошел, и кто-то из тех, у кого инстинкт самосохранения был еще не до конца отбит в драке, с криком «Не-э-эт!» ломанулся к двери. Это стало сигналом к тому, чтобы и остальные, очухавшись, ринулись следом.
У дверей вышла небольшая давка. Ну как небольшая… давились и правда недолго. Зато продуктивно — из трактира вынесли не только дверь. Но и косяк.
— Эй, я ефе не законфила! — с полным ртом возмутилась белка, узрев массовую миграцию леммингов-переростков.
— А мы — да! — пробасил какой-то здоровяк, резво сверкая пятками.
За пару ударов сердца трактир опустел. Остались мы, хозяйка, которая тоже предпочла бы смыться, но жаль было нажитого добра, недовольная Эйта и тот самый пьяница, что прикорнул на барной стойке. Именно он, когда в трактире повисла звенящая тишина, оторвал голову от сложенных рук и, заспанно таращась вокруг, вопросил:
— А что, уже все? Ик! — Потом его взгляд сфокусировался на белочке, что сидела на одном из столов.
По лицу помятого мужика скользнула тень узнавания, его губы растянулись в улыбке, и он, радостно растягивая слова, произнес:
— А-а-а, привет! Вот и сно-ва у-ви-де-лись, ры-жу-ля. Иди, я те-бя по-це-лую… — И мужик рухнул на столешницу. Звук вышел громкий и гулкий. А потом он захрапел. Опять.
— Да фоб ты сдох, пропойца несчастный! — в сердцах воскликнула Эйта и, забывшись, сплюнула.
Из ее рта тут же вылетел маленький орешек, она поспешила его поймать и вернуть обратно за щеку.
— Я смотрю, тут у тебя постоянный клиент есть… — усмехнулся Эрриан.
— Нет, не пофтоянный, а некондифыонный, — фыркнула рыжая. И, уперев руки в бока, требовательно уточнила: — А ты-то фам когда обезумиф? А?
— А если никогда? — прищурился лунный.
— Я терфелифая, — прошепелявила белка, склонив голову набок. — А вот Хель — нет.
И белка начала таять в воздухе. Видимо, решила совместить эффектный уход, оставив за собой последнее слово, ну и заодно освободиться от награбл… добычи. А то вести диспут, когда за щеками напихано много ценного, не очень-то удобно.
