– Что же это за весть?
Dios mio, почему все мужчины так невыносимо медлительны! Почему каждое слово нужно вытаскивать из них клещами? Вот и этот напыщенный торговец химическими удобрениями сидит и тщательно мнет свою зловонную сигару, будто забыв, что прервался на полуслове.
Внезапно медлительность Либиха исчезла: он бросил сигару, с грохотом отодвинул кресло и, выйдя из-за стола, шагнул к Аните.
– Едем!
– Куда?
– Сейчас увидите… Все увидите!
Либих вышел в коридор и что-то приказал по-немецки дворецкому, который дежурил неподалеку от двери кабинета. Через минуту Анита уже садилась в экипаж – тот самый, в котором два дня назад разъезжала мадемуазель Бланшар. Либих пристроился на сиденье напротив, он был хмур и нервно подтягивал черные перчатки, плотно облегавшие его тонкие аристократические руки.
Экипаж доставил пассажиров в Пренцлауерберг, к Аллее тополей. Гельмут Либих вышел из коляски, резко подал руку своей спутнице.
– Придется немного пройтись пешком, здесь уже недалеко. Я не хочу привлекать лишнего внимания.
Они обогнули парк, оказавшийся довольно просторным, и приблизились к скромному дому, окруженному со всех сторон облетевшими кустами си-рени.
– Это и есть штаб Вольной религиозной общины? – догадалась Анита.
– Да… – прошептал Либих и сжал ее руку. – Тише! Остановимся тут. Отсюда нас не заметят, зато вам все будет прекрасно видно. Сейчас к дому подъедет карета, из нее выйдет человек. Постарайтесь рассмотреть его лицо и, если представится возможность, обратите внимание на правую руку. Это важно… А вот и он!
К дому подъехала карета с зашторенными оконцами, мягко колыхавшаяся на английских рессорах, как младенец в колыбели. Это была одна из тех дорогих карет, которыми имеют возможность пользоваться только состоятельные люди. На звук лошадиных копыт из дома вышли двое в белых одеяниях, похожих на римские тоги. Один из них распахнул дверцу кареты и помог сойти на землю человеку в шубе из меха калана. Мех серебрился и казался подернутым инеем. Анита знала цены на меха – такая шуба стоила целое состояние.
Человек в шубе был без перчаток. Выйдя из кареты, он вынул изо рта сигару в металлическом мундштуке, и Анита заметила на тыльной стороне его правой ладони полоску, напоминавшую шрам. Лицо незнакомца было видно ей только в профиль. Она отметила округлость подбородка и маленький вздернутый нос. Что-то знакомое… Нет, этого франта в дорогой шубе она видела впервые, но все же было в его фигуре и чертах лица что-то такое, что уже попадалось ей на глаза, причем не раз.
Двое в белых одеждах вели себя с незнакомцем подчеркнуто почтительно. Они дождались, когда он докурит сигару и освободит мундштук от окурка, после чего открыли перед ним входную дверь, и он степенной, если не сказать величественной, походкой вошел в дом. Карета осталась стоять у крыльца.
– Пойдемте, – негромко сказал Либих. – Вы видели ЕГО, этого достаточно.
– Кто этот человек? Мне кажется, я…
Гельмут Либих отвернулся к ограде, взглянул на пустой парк, прислушался к царившей вокруг тишине и произнес вполголоса:
– Вы удостоились чести видеть российского императора.
Глава четвертая. Берлинские трущобы
Притча о трех братьях. – Портрет кисти Кипренского. – Что произошло в Витебске. – Письмо Константина Павловича. – Коммерсант Володин. – Заговор патриотов. – Спасители. – Странная записка. – Вероника в роли курьера. – Снова человек в котелке. – Черкесская шашка Максимова. – Ранке приносит важные известия. – Окончательный вердикт профессора Бернштейна. – «Sturm und Drang». – «Предместье сараев». – Еще одно убийство.
Услыхав эту новость, Анита потеряла дар речи, но ненадолго.
– Российского императора? Вы не ошиблись? Я знаю, как выглядит Николай Павлович, я видела его несколько раз в Петербурге… Этот человек не похож на него!
– Разве я сказал, что этого человека зовут Николай? – остудил ее Либих и вновь тревожно оглянулся. – Давайте вернемся ко мне, и я постараюсь растолковать вам, к чему вы теперь причастны. Право, лучше б вы воспользовались моим предыдущим предложением и ушли, не вникая в подробности… Но теперь поздно.
Они вернулись в особняк на Лейпцигштрассе. Либих распорядился, чтобы принесли кофе со сливками. Он был сосредоточенно-мрачен, как человек, смирившийся с незавидной участью, однако готовый отстаивать свои принципы, что бы ему ни грозило.
– Хотите, я расскажу вам притчу? – промолвил он, помешивая ложечкой в фарфоровой чашке саксонского производства. – Жили три брата. Судьба старшего сложилась блестяще: он без малого четверть века правил огромной страной, выиграл великую войну, нанес поражение полководцу, который считался непобедимым, и стал хозяином Европы. Да-да, хозяином, поскольку в то время не нашлось во всей Европе никого, кто посмел бы ему перечить. К его чести, он не сделался агрессором, вел политику мудрую и взвешенную. Однако человеческий век короток, и вот наш правитель внезапно умирает. Детей у него нет, и престол, согласно закону, утвержденному еще его отцом, должен перейти к среднему брату – следующему по старшинству. Все готовы к смене власти, высшие сановники и императорская гвардия присягают на верность новому монарху, и вдруг выясняется, что средний брат царствовать не желает. Будто бы еще при жизни прежнего императора он заявил ему, что отказывается от трона. Все в смятении, пьеса в спешном порядке переигрывается, и на престол вступает младший брат, державшийся до этого в тени… Вы угадали, о ком я?
– Угадать нетрудно, – ответила Анита. – Старшего брата звали Александр, среднего – Константин, а младшего зовут Николай, и он нынче правит Россией. Неужто вы хотите сказать, что человек, которого мы только что видели в парке, – это Константин Павлович, второй сын императора Павла?
– Мне нечего добавить, мадам. – Либих звякнул ложечкой. – Константин куда больше похож на своего отца, нежели его младший брат. Думаю, вы узнали характерный павловский профиль. Если сомневаетесь, могу привести вам еще одно доказательство. – Он вынул из ящика стола книгу альбомного формата с закладкой посередине. – Взгляните.
Анита раскрыла тяжелую книгу на той странице, где была закладка, и увидела литографическое изображение полного круглолицего мужчины со сложенными на животе руками. Голова его была повернута в сторону, и Анита удивилась поразительному сходству его с тем незнакомцем, который полчаса назад предстал перед ней в Аллее тополей.
– Перед вами литография с картины Кипренского, написанной в тысяча восемьсот тридцать третьем году. Это портрет Константина Павловича в парадном мундире. Считается, что Кипренский писал его по памяти, потому что, по официальной версии, Константин Павлович умер от холеры в Витебске в июне тысяча восемьсот тридцать первого, вскоре после бегства из мятежной Варшавы, где он служил наместником. Обратите внимание не только на лицо, но и на правую руку, она видна достаточно хорошо. Видите шрам? (Анита, приглядевшись, в самом деле различила на белой руке великого князя нечто напоминавшее глубокую царапину.) Это след от польской пули, которая задела Константина, когда он вынужден был спешно покидать Бельведерский дворец.
