Анита взяла чистый лист бумаги и нацарапала на нем: «Герр Ранке! Не откажите в любезности, исполните еще одну мою скромную просьбу. Ищу в Берлине русского купца по фамилии Володин. Знаю, что прибыл он из Мюнхена, где занимается торговлей. Его кузен из Костромы просил передать ему письмо, а я не знаю, где его искать. Нет ли у вас о нем каких-либо сведений? Заранее благодарна – искренне Ваша Анита Моррьентес».
Записка была свернута квадратиком, скреплена свечным воском и вручена Веронике со строгим наказом передать ее лично в руки господину Ранке.
– Возьми извозчика. Нигде не задерживайся и ни с кем по пути не разговаривай. Как только передашь, возвращайся обратно.
Оставаться одной было боязно, но не терять же времени! Сведения о купце Володине нужны сегодня, и тут вся надежда на Ранке. Наверняка в полиции есть досье на иностранцев, пусть покопается.
Служанка быстро собралась и вышла. Анита проводила ее глазами, глядя из окна. Отметила, что Вероника, уроженка Брянской губернии, попав впервые в жизни в Германию, даже одеваться стала как-то по-немецки: шляпка с широкими полями, бант на шее, клетчатая накидка. Еще б чуть-чуть изысканности и шарма, и вполне может сойти за даму из берлинского полусвета. Это к лучшему, не так привлекает внимание.
Сегодня на противоположной стороне улицы, видимой из окна, стоял только один извозчик. Гюнтер, как и говорил Максимов, отбыл к своей родне. Жаль – с ним было спокойнее. Эдакая наружная стража. Теперь ее нет, и рассчитывать в случае чего можно лишь на себя.
Анита потянула за шелковый шнурок, чтобы закрыть шторы. В потолке щелкнуло, приоткрылась прямоугольная ниша, и из нее вывалился развеселый паяц, который, словно паралитик, принялся дергаться под скрипучие звуки треклятого «Августина». От этих звуков уже тошнило. Анита схватила оставленную Вероникой швабру и стала водворять паяца на место, присовокупляя к означенным действиями самые крепкие испанские выражения.
Когда механический оркестр захлебнулся, а паяц, получив шваброй по деревянной голове, исчез за захлопнувшейся крышкой потолочного люка, Анита вернулась к столику, на котором были разложены шифровки Вельгунова. Вписываются ли они в предложенную Либихом схему?
«Смуглая и Долговязый опасности не представляют…» Здесь все ясно: Вельгунова насторожило появление незнакомых людей из России, он принял их за шпионов Третьего Отделения. Потому и вел с ними такие длинные и, на первый взгляд, беспредметные беседы. Понял свою ошибку и успокоился.
«Срочно найдите данные на Толстого…» А это о ком? По всей видимости, в поле зрения Андрея Еремеевича появился еще какой-то внушающий опасения субъект.
«По мнению Пабло, сюрприз возможен в день Югендвайе…» Это уже совсем непонятно. Какой сюрприз? И дальше – «Заметил внимание к себе со стороны известных Вам особ». Что за особы? Повлияло ли их внимание к Вельгунову на исход дальнейших событий?
Есть еще один вопрос, ответ на который найти непросто. К кому обращены шифровки, кто такой генерал Д.? Очевидно, что Вельгунов действовал в Берлине по его распоряжению и регулярно отчитывался о проделанной работе. Шифровки передавались через агентов или оставлялись в условленном месте. Три последних донесения Андрей Еремеевич составил незадолго до смерти и передать попросту не успел – они так и остались у него в тай-нике.
Анита еще раз мысленно прошлась по всей трагической цепочке: смерть Вельгунова – вторжение неизвестных в его квартиру – убийство Пабло – гибель Шмидта – покушение на мадемуазель Бланшар. Да, рассказ Либиха очень похож на правду. Названных людей связывало что-то общее, но нашлись другие люди, которые решили во что бы то ни стало разрушить их планы.
Вернулась Вероника. Взволнованная, запыхавшаяся, влетела в гостиную и сдернула с головы свою кокетливую немецкую шляпку.
– Отнесла? – спросила Анита, отвлекшись от своих умозаключений.
– Отнесла, – выдохнула Вероника. – В самые руки отдала, как велели. И сразу назад.
– Что-нибудь заметила по дороге?
– Заметила… – Вероника, сминая свои объемные юбки, плюхнулась в кресло. – Страху натерпелась! Думала, пристукнет он меня…
– Кто?
– Почем я знаю! По виду господин: одет прилично, щеки бритые, бороденка стриженая, в глазу стеклышко. На голове котелок такой, как англичане носят.
– Котелок? – встрепенулась Анита. – Точно помнишь?
– Еще бы! – фыркнула Вероника. – Котелок-то я сразу и приметила. Здесь господа все больше в шляпах да в цилиндрах ходят, а этот в котелке.
– А одет… в пальто?
– Черное, как сажа. Рукава длинные, из-под них перчатки. На ногах ботинки лаковые.
– Сутулый?
– Да, вроде как сутулый… А что, знаком он вам?
– Видела пару раз… Рассказывай! Где ты его встретила?
– Нигде я его не встречала! Он возле полицейского участка крутился. Я вышла, он за мной. Два квартала шел. Я хотела… – тут Вероника замялась, – хотела в тряпичную лавку заглянуть, там недалеко. Гляжу: он сзади идет, как привязанный. И зыркает на меня из-под котелка-то! Страшно… Ну, я про лавку забыла, взяла извозчика и сюда.
– А он?
– Не знаю, не оглядывалась. Поди, там остался… А кто это?
– Говоришь, возле участка крутился? – Анита не заметила обращенного к ней вопроса и стала рассуждать вслух: – Может, тоже из полиции? Агент Ранке?
Предположение выглядело разумным. Хотя нет… Если человек в котелке был полицейским агентом, почему он покинул, да еще так спешно, Аллею тополей, когда там обнаружили тело убитого Пабло? Что он делал возле «Орехового дерева» – следил за Либихом и мадемуазель Бланшар? Отчего же тогда не вошел вслед за ними в зал, не бросился на звук выстрелов, не перехватил убийцу? И наконец, какой смысл следить за Вероникой? Нет, нелогично. Абсурд какой-то.
Вероника отдышалась, сменила уличное облачение на домашнее и взялась было за прерванную уборку, но Анита услала ее на кухню. Посторонние шумы раздражали, мешали сосредоточиться.
Установилась тишина, которая, однако, не способствовала появлению новых догадок. Мысли продолжали бестолково вертеться вокруг услышанного от Либиха: великий князь, метящий в императоры, подпольная организация заговорщиков, план государственного переворота…
– И все же: почему он меня не убил?
Анита представила себе глаза Либиха, а в них – багровые отблески. Было в этих глазах что-то мефистофельское. Никто не знал, что она у него в особняке. Никто не стал бы искать ее там. Никто не сумел бы помочь.
Анита еще раз прочла записку, полученную Алексом. Записка не давала никаких намеков на то, кто был ее автором. Текст написан, а точнее, вычерчен большими печатными буквами, чернила обыкновенные, листок бумаги вырван из записной книжки, какие продаются в Берлине в каждой мелочной лавчонке. Никаких отпечатков, никаких знаков на просвет.
