Звук гонга разорвал многоголосье, и противники разошлись по углам. Тотчас возле Хаффмана возник распорядитель в рубашке с манжетами и стал обмахивать своего подопечного полотенцем. Около Клозе суетились сразу двое: вытирали его взмокшее лицо, совали в губы бутылку с водой.
Анита хотела спросить мужа, что он думает по поводу начала боя, но Максимов сидел хмурый, сосредоточенный, ушедший в себя, и она не решилась его потревожить.
Перерыв длился недолго. Снова гулко ухнул гонг, и Клозе с Хаффманом вторично сошлись в центре помоста. Второй отрезок поединка ничем не отличался от первого: Клозе по-петушиному наскакивал на Хаффмана, тот оборонялся. Публика разошлась не на шутку – гудела, подвывала, всхлипывала, – но боксеры вели себя так, будто совершенно не замечали того, что творилось вокруг. Каждый из них придерживался выбранной тактики, в характере поединка ровным счетом ничего не менялось. Тем не менее у Аниты возникло чувство, что это постоянство неустойчиво, что оно зыбко, как подтаявший весенний лед. Рано или поздно что-то должно было измениться, причем измениться внезапно. Именно оно, ожидание всплеска, держало ее в напряжении и постепенно затягивало в омут азарта, который уже давно овладел остальными зрителями.
Разноголосые выкрики едва не заглушили гонг. Хаффман вразвалку удалился в свой угол. Он выглядел свежим и бодрым, как до начала схватки, – в отличие от Клозе, который, поработав ветряной мельницей, похоже, выдохся: дышал судорожно и прерывисто, лицо его заливал пот, а руки дрожали от усталости.
– В третьем раунде Хаффман его уложит, – уверенно, как настоящий специалист, заявил Максимов.
Пока длился перерыв, болельщики в зале оживленно переговаривались. Большую часть слов Анита не понимала, но исход боя, по-видимому, ни у кого уже не вызывал сомнений, и споры велись только по поводу того, сколько еще раундов продержится берлинский чемпион.
Прогноз Максимова не сбылся – в третьем раунде Клозе устоял. Хаффман будто издевался над ним, продолжая обороняться и не потревожив противника ни одним ответным ударом. Это был простой и в то же время эффективный план, рассчитанный на горячность соперника, который изо всех сил работал на публику: пыл немца оборачивался против него самого – движения его стали замедленными, а взгляд утратил концентрацию. Он взмахивал руками, как механическая кукла, в которой ослабла пружина. Хаффман тратил минимум усилий, уворачиваясь от бестолковых ударов. Его собственные руки напоминали две заряженные катапульты – мощные кулаки-снаряды готовы были в любой миг устремиться вперед и поразить цель. Это было похоже на игру мангуста с коброй. Анита, завороженная не столько мельканием кулаков, сколько противостоянием двух совершенно разных темпераментов, ждала развязки.
Она не наступила ни в четвертом, ни в пятом раунде. Хаффман обладал поразительной выдержкой. Через четверть часа после начала боя он мог – понятно было даже неспециалисту! – свалить гиганта Клозе одним ударом, но время шло, а Хаффман все с тем же сосредоточенно-издевательским выражением на волевом лице продолжал раскачиваться из стороны в сторону, подобно маятнику, держа правую полусогнутую руку на уровне груди, а левую подняв чуть выше подбородка.
– Долго он будет его мучить? – вырвалось у Аниты.
Зал обреченно притих. Он был набит зрителями до отказа, посмотреть на финальный бой лондонской легенды пришли, наверное, все любители бокса, жившие в прусской столице. Их было тысячи полторы, не меньше. Анита и не подозревала, что этот неэстетичный вид спорта пользуется такой популярностью.
Бой завершился в шестом раунде. Клозе к тому времени еле передвигал ноги, шаркая ступнями по настилу, словно утомленный полотер. Хаффман окинул его напоследок оценивающим взглядом и, решив, что пора опускать занавес, распрямил сначала левую, а затем и правую руку. Кожаные снаряды, пролетев по кратчайшей траектории, врезались в уже шатающегося от изнеможения немца. Одна перчатка угодила ему в солнечное сплетение, а вторая, мгновение спустя, попала точно в губы, полураскрытые от лихорадочного дыхания. Клозе не охнул, не согнулся, а прямой, как жердь, рухнул навзничь, словно опрокинутый щелчком деревянный солдатик. Помост дрогнул, и в воцарившейся вдруг полной тишине раздался глухой стук – это затылок поверженного чемпиона соприкоснулся с досками.
Возникла секундная пауза, после чего публика взревела с новой силой. Теперь в этом реве не чувствовалось напряжения, он походил на долгий облегченный выдох. Анита удивилась: люди, только что болевшие за Клозе, устроили бурную овацию его победителю, который без тени усталости вскинул над головой упругие руки и трижды поклонился, как кланяется зрителям театральный актер после удачного спектакля.
– Хаф-ман! Хаф-ман! – надрывался зал.
Анита знала толк в прекрасном и не могла не признать, что в боксе тоже присутствует своеобразная красота. По крайней мере, победа Хаффмана получилась тонкой и изящной, насколько вообще может быть тонким и изящным бой на кулаках. Ей захотелось внести в развернувшуюся вокруг восторженную вакханалию свою лепту, и, вскочив со скамьи, она принялась по слогам выкрикивать первое, что пришло в голову:
– Ан-гли-ча-нин! Ан-гли-ча-нин!
Со стороны, должно быть, смотрелось дико: молодая, хорошо одетая и явно знающая себе цену аристократка в окружении нескольких сотен мужчин предавалась такому же безумию, как и они. Но именно потому, что безумие овладело всеми без исключения, никто не обращал на нее внимания, никто не косился в недоумении, не крутил пальцем у виска. Разноязыкие возгласы продолжали звучать со всех сторон, и голос Аниты не тонул в них только потому, что был выше и звонче.
– Ан-гли-ча-нин! Ан-гли-ча-нин!
Она осеклась. Вспыхнувшее в голове озарение вызвало спазм в горле, и крик прервался. Анита поперхнулась, прижала ладонь к губам. Кровь отхлынула от лица, стало холодно и страшно.
На помост летели цветы. Хаффман собрал их в большой разноцветный букет и под аплодисменты победно помахал им над головой. Над поверженным Клозе хлопотал лекарь – смачивал ему виски жидкостью из прозрачного пузырька, массировал грудь и лоб. Чемпион очнулся и, приподняв голову, ошалело огляделся. На помост выскочили его помощники, помогли ему подняться. Повиснув на их плечах, Клозе заковылял прочь. Его проводили безжалостным свистом.
– Ты видела? – воскликнул Максимов, от избытка чувств ткнув супругу в плечо. – Нет, ты видела ЭТО? Каков мастер, а!
Но Анита никак не отреагировала ни на восклицание, ни на болезненный тычок. Опустившись на скамью, она неподвижно сидела и стискивала руками ридикюль.
Как только Клозе увели за канаты, на помосте возник распорядитель Хаффмана. Он замахал руками и заорал, стараясь перекричать гул толпы:
– Мистер Хаффман закончил свое выступление в Берлине! Мистер Хаффман прощается с вами и благодарит за оказанный ему радушный прием, а своих соперников – за проявленные в боях мастерство и стойкость. Мистер Хаффман желает немецким боксерам успехов, а гостеприимной немецкой публике всех земных благ! Спасибо, господа! Мистер Хаффман прощается с вами до следующих встреч.
