– Что ж, вот доведу до конца это дело и подам рапорт… Не желаете ли напоследок прогуляться по Берлину, господа? Погода сегодня просто изуми-тельная.
Ранке переполняли самые радостные чувства, он не знал, куда их девать. В такие минуты человеку как никогда необходимо общество, согласное терпеливо внимать его восторженным восклицаниям.
– Спасибо, – вежливо отказалась Анита (уф-ф! туфля соскользнула с ноги и нырнула куда-то под кресло). – Мы с Алексом собрались за город. Обидно, просидев в Берлине столько времени, не увидеть окрестности. Говорят, они достаточно живописны.
– О, да! – взвился Ранке. – Вы просто обязаны взглянуть на окрестности. Я с удовольствием составлю вам компанию, если вы согласитесь подождать до…
– К сожалению, мы не можем ждать. (Анита сбросила вторую туфлю и тут только подумала, что можно было не стараться: Ранке в своем экзальтированном состоянии все равно ничего не замечал.) – После обеда Алекс хочет зайти в свой клуб, попрощаться с приятелями.
Огорчился немец или нет, определить было сложно. Выражение его лица ничуть не изменилось, как если бы он, занятый своими мыслями, пропустил ответ мимо ушей.
Максимов выразительно посмотрел на часы. Вероника уже гремела тарелками, готовясь подавать завтрак. Ранке, позабыв о собеседниках, мечтательно уставился в потолок.
– Не попьете ли с нами чаю? – учтиво осведомилась Анита.
– Нет, нет! – Невидимая пружина подбросила Ранке, и он заторопился к выходу. – Дел по горло, сами понимаете… Вот вечером – с превеликим удовольствием.
Когда он ушел, Максимов уцепил двумя пальцами лежавшую на подносе булочку и, набивая рот сдобным мякишем, проговорил:
– Вот видишь, полиция справилась и без нас. Зачем теперь куда-то ехать? Банда мадемуазель Бланшар, оставшись без оружия, никому не страшна. Не сегодня завтра их переловят, и все кончится само собой.
– Сомневаюсь, – отозвалась Анита, ступая босыми ногами по жесткому гостиничному ковру. – Деньги в руках у мадемуазель Бланшар представляют не меньшую опасность, чем оружие. С ее вулканической энергией она через день-другой с легкостью превратит их в те же винтовки и револьверы. Прости за банальность, но эта милая барышня представляется мне кем-то вроде затаившейся кобры.
– У которой ты хочешь вырвать ядовитые зубы?
– Главным укротителем согласился выступить господин Самарский. Неужели мы откажемся помочь ему в этом благородном предприятии?
Владимир Сергеевич зашел точно в назначенный срок. Увидев его на пороге, Анита не удержалась от восхищенного возгласа. Перед ней стоял типичный бюргер, представитель не самого высокого германского класса, с потухшими глазами и постной физиономией. На нем были клетчатые, в обтяжку, штаны и кургузое пальтецо, а на голову был нахлобучен слегка помятый, но с немецкой тщательностью начищенный цилиндр.
– Вы просто фокусник!
– В каком смысле?
– Вы похожи на уличного факира. Вам бы еще шарманку в руки и обезьянку на плечо.
– Мне подумалось, что в таком виде я буду привлекать к себе меньше внимания, – сказал Самарский, сняв цилиндр и повертев его в руках. – Советую и вам надеть что-нибудь попроще. Мы ведь не на бал едем, а в лес.
Анита надела свой охотничий костюм – неброский и чрезвычайно практичный. Максимов надел поношенную куртку, которую он всюду возил с собой со времен Кавказа, утверждая, что с ней связаны славные воспоминания давно ушедшей юности.
У гостиницы стоял крытый экипаж с кожаным верхом. Породистый вороной конь в нетерпении разгребал копытом снег. На козлах сидел широкоплечий возница в таком же, как у Самарского, цилиндре.
– Это Томас, – представил его Владимир Сергеевич. – Он из наших.
Томас, не слезая с козел, молча поклонился.
В тесный экипаж поместились не без труда. Под ногами Анита обнаружила какой-то ящик – он острым углом упирался ей в лодыжку.
– Оружие, – коротко пояснил Самарский. – Вы что-нибудь взяли с собой?
– У меня пистолет, – ответил Максимов.
– Отлично. Думаю, этого хватит. Обойдемся без бомб и артиллерии.
– Меня, признаться, тревожит малочисленность нашего отряда…
– В этом наше преимущество. Поскольку нас мало, мы сможем действовать быстро и незаметно. Поверьте моему предчувствию: в сегодняшней операции решающую роль сыграет не сила, а ловкость.
По дороге Самарский инструктировал своих спутников на случай возможных препятствий:
– На выезде из города нам могут попасться армейские посты. Накануне оглашения королевских указов правительство решило усилить бдительность. Если нас остановят, вы – иностранцы, любители загородных поездок, совершаете утренний моцион. А я, так и быть, сойду за местного жителя, нанявшегося к вам в проводники. Только держитесь уверенно, побольше надменности, немцы это ценят.
Предостережения оказались напрасными: ни в городе, ни на выезде их никто не остановил. Оставив позади столичные кварталы, экипаж набрал скорость и резво покатил по дороге, ведущей вдоль берега Шпрее. Максимов отметил, что дорога, покинув город, не перестала быть ровной – колеса катились по ней так же легко, как и по мостовым.
– Мы же не в России, Алекс, – вздохнула Анита.
Около получаса затем ехали в полном молчании – атмосфера в карете ввиду предстоящих событий была напряженной. Местность, видневшаяся за окнами, становилась все глуше и безлюднее: застроенные небольшими домишками сельского вида городские окраины сменились сначала голыми, присыпанными снегом полями, а потом черным безлиственным редколесьем. Кучер по имени Томас имел о маршруте вполне ясное представление – ни о чем не спрашивая Самарского, он ни мгновения не задерживался на встречавшихся по пути развилках и уверенно вел упряжку в нужном направлении. Выбираемые им дороги становились одна другой хуже, и в конце концов Анита, беспокойно глядевшая по сторонам, перестала замечать разницу между Германией и Россией.
– Лес как у нас под Торопцем! – ностальгически вздохнул Максимов. – Только деревья там повыше…
– Между прочим, – обратилась Анита к Владимиру Сергеевичу, чувствуя, что не в состоянии больше молчать, – Либих рассказывал мне о родителях мадемуазель Бланшар, говорил, будто мать ее умерла в русской тюрьме, а отец лишился рассудка. Это так?
Самарский хмыкнул и сдвинул свой цилиндр на затылок.
– Еще одна сентиментальная новелла госпожи де Пьер. Доля правды в этой басне есть – ее матерью в самом деле была дочь русского генерала Петра Ашихмина, которую тот еще во времена суворовских походов прижил с какой-то французской танцовщицей. В остальном же – совершеннейший вымысел. Ее отец, малоизвестный театральный комик Поль Бланшар, слыл большим любителем дешевых коньяков и однажды, находясь в изрядном подпитии, упал с моста в Сену и утонул. Дело было лет семь тому назад. Что касается ее матери, то она по сей день нищенствует где-то в Руане. Судьба родителей никогда не волновала мадемуазель Бланшар, она избегала общения с ними, стыдилась своего отнюдь не романтического прошлого, вот и придумывала разные красивые истории наподобие той, которую вы услышали от Либиха.
