Мадемуазель попятилась от направленных на нее стволов. Бежать ей было некуда, и она отступала бездумно, гонимая страхом. Так казалось всем, но едва она очутилась в углу, как что-то скрипнуло, и часть стены с висевшим на ней горным пейзажем работы неизвестного художника приподнялась.
Мадемуазель юркнула в открывшуюся темную нишу, и стена тотчас опустилась на место. Запоздало загрохотали выстрелы.
– Подождите! – закричала Анита.
Оттолкнув дуло максимовской винтовки, она кинулась в угол и стала шарить ладонью по стене. Маленькая прямоугольная плитка при нажатии подалась в глубь стены, и горный пейзаж вновь скрылся в потолочной щели.
Вчетвером – Ранке, Самарский, Максимов и Анита – бросились за ускользнувшей госпожой де Пьер. Сапоги загромыхали по уходившей вверх винтовой лестнице. Из вертикальной шахты тянуло холодом и сыростью.
– Скорее! – торопил Самарский, перескакивая сразу через три ступеньки.
За ним, чертыхаясь по-немецки, бежал с несвойственной ему прытью одутловатый Ранке. Максимов невольно подгонял его, тыча впотьмах длинной винтовкой ему в спину. Анита, про которую все забыли, старалась поспевать за мужчинами, но в этом потайном ходе-колодце было тесно, и тьма здесь царила кромешная – словом, на каждом шагу грозила опасность подвернуть ногу на дьявольски неудобных ступенях или с разгона врезаться лбом в стену.
– Алекс! Не бросай меня!
Максимов чуть притормозил, взял ее за руку.
Казалось, бег по лестнице, похожей на штопор, длился целую вечность. Анита совсем выдохлась и удивлялась тому, как хватает сил бежать у мадемуазель Бланшар. Самарский, несмотря на свое проворство, так и не сумел нагнать беглянку. Когда лестница кончилась, он выскочил из темноты и едва не вылетел в окно, напоминавшее бойницу.
– Где… где эта ведьма? – спросил Ранке, хватая ртом воздух.
Они стояли на небольшой круглой площадке, где могли бы поместиться человек восемь, и то с трудом. Анита, качаясь, как пьяная, подошла к окну, и у нее захватило дух от головокружительной высоты. Отсюда, сверху, был виден лес на многие версты вокруг. Далеко, за деревьями, удалось разглядеть тускло-серебристую ленту Шпрее.
– Мы в башне, – сказал, отдышавшись, Владимир Сергеевич. – Но где мадемуазель?
Проникнуть в башню и покинуть ее можно было единственным путем. Самарский оглянулся на лестницу.
– Герр Ранке, будьте добры, покараульте здесь, а мы с Алексеем Петровичем попробуем подняться еще выше. Она должна быть там…
С этими словами он стал взбираться по лесенке, которая вела в узкий лаз, устроенный в деревянном перекрытии, отгораживавшем пространство, где они сейчас находились, от верхней части башни. Максимов протянул Аните мешавшую ему винтовку.
– Подержи.
– Алекс, ты только не…
Максимов не дослушал и полез следом за Самарским. Они выбрались наверх и очутились на некоем подобии круглого балкона, опоясывавшего конусообразный, увенчанный шпилем купол башни. Ширина этого кольца вместе с перилами не превышала полутора аршин.
– Не подходите! Не подходите, или я выстрелю…
Мадемуазель стояла всего в трех-четырех шагах от своих преследователей, прижавшись к перилам и держа перед собой револьвер. Ветер, дувший здесь, на высоте, безжалостно трепал ее волосы и подол атласного платья, срывая нашитые на него блестки.
– Бросьте, – строго произнес Самарский. – Бросьте оружие и бросьте валять дурака. Вы угодили в ту самую западню, которую приготовили для нас.
– Мы все в западне, – прошипела госпожа де Пьер. – И умрем вместе. На меньшее я не согласна.
Из дула ее револьвера вылетело пламя, и Самарский, вскрикнув, повалился на купол башни. Максимов схватился за пояс, на котором висел пистолет, но, опережая его действия, грохнул винтовочный выстрел. Обветшалые перила за спиной мадемуазель Бланшар разлетелись в осколки. Лишившись опоры, она взмахнула руками, как потерявшая равновесие канатоходка. Гудение ветра разорвал истошный вопль… Максимов бросился к обрушившимся перилам и увидел стремительно падавшую с башни фигурку – нелепую, как те деревянные паяцы, что вываливались из потолка в приснопамятной квартире на Фридрихштрассе. Фигурка беспорядочно переворачивалась в воздухе, цеплялась за балконы и оконные карнизы. Она упала на каменные плиты во внутреннем дворике замка. Максимов сделал шаг назад.
– Алекс! Алекс, я не хотела ее застрелить… я…
Максимов обнял дрожавшие плечи Аниты, отобрал у нее винтовку.
– Пуля попала в перила… Но это неважно. Ты все сделала правильно. Ты умница!
Он бросил винтовку и крепко поцеловал Аниту в губы. Она успокоилась, прижалась к нему, но все еще дрожала – теперь уже от холода.
– Должен вам сообщить, господа, что ваш друг мертв…
Ранке стоял над телом Самарского. Владимир Сергеевич не подавал признаков жизни. Бюргерский цилиндр скатился с его головы, мокрые волосы налипли на лоб.
Максимов нежно оторвал от себя Аниту, подошел к человеку, с которым был знаком всего два дня. Нагнулся над ним, отбросил прядь волос с его лица.
– Да, он мертв… На этот раз мадемуазель не промахнулась.
С башни по той же темной винтовой лестнице спускались молча, в подавленном состоянии. Максимов поддерживал спотыкавшуюся супругу.
– Тебя не ранили?
– Нет. – Она машинально тронула ухо. – Этот недоносок там, внизу, отстрелил мне серьгу. Пустяки…
В комнате, откуда они начали погоню за мадемуазель Бланшар, лежали два трупа – Франца и его напарника. На груди Франца рядом с бутафорским кровавым пятном расплылось еще одно – настоящее. Ранке перешагнул сначала через одного убитого, потом через второго и внезапно разразился целым потоком ругательств на родном языке.
– Что такое? – вздрогнула Анита, оттолкнув заботливого мужа.
– Саквояж!
Дверь в комнату была, как и прежде, распахнута, но лежавший на пороге оглушенный Томас словно улетучился. Вместе с ним исчез и саквояж с полутора миллионами английских фунтов.
* * *
– Для начала расскажите, как вы нас отыскали, – попросила Анита, сидя в натопленном и ставшем по-домашнему уютным номере «Бранденбурга» и допивая второй бокал крепкого испанского вина (вернейшее средство для успокоения и расслабления нервов, слишком долго пребывавших в напряженном состоянии).
– Вы все еще держите меня за простака? Стыдно, мадам, стыдно, – ответил Ранке с укоризной. – Ваше вторжение в планы мятежников могло дорого вам обойтись. Вы ведь и сами это понимали, правда? Два покушения на вас сорвались, но где два, там и третье. Имел ли я право допустить, чтобы вы погибли? Я имею в виду не только пользу, которую вы принесли нашему государству, разоблачив Хаффмана и госпожу Бланшар. Гибель иностранца – всегда морока, сплошные неприятности, вплоть до международных скандалов… Я выражаюсь не слишком цинично?
