и своей самой популистской форме. Мэшапы перемалывают историю поп-музыки в пюре, в невнятную серую массу цифровой информации. Это скачок уровня сахара в крови благодаря взрыву пустой энергии углеводов, безвкусных, лишённых питательной ценности. Сквозь всю эту буйность и нахаль-ство мэшапов проступает банальный пафос. Это бесплодный жанр — из него ничто не получится, даже очередной мэшап. Как в случае с айподом и музыкальными интернет-сервисами, единственным побочным эффектом становится нивелирование различий и границ, очерченных историей музыки. Призракам нет места в этой машинерии.
ПРИЗРАКИ ГРЯДУЩЕГО ПРОШЛОГО
Игриво высмеивая культурное наследие, хонтология исследует два пути, которые помогут если и не противостоять, ю по крайней мере обойти «отсутствие будущего», которое оли-I (.створяют собой ретро и мэшапы. Первый путь — переписать историю. Если будущее ушло от нас в самоволку, то основной инстинкт, так или иначе, заставит его вернуться. Пытаясь нащу-
I шъ альтернативное прошлое в рамках официального нарратива, перенаправить историю на нехоженые тропы, найти своеобразные, но плодородные заводи в застоявшемся океане официальной истории поп-культуры, они преобразуют прошлое в незнакомое государство. Другая стратегия заключается в чествовании
II воскрешении «будущего внутри прошлого». В контексте британской хонтологии это вера в светлое будущее, которая была свойственна модернистам и модернизаторам после окончания В юрой мировой войны. Если говорить о гипногоджике, то это искажённые воспоминания и извращённые идеи восьмидесятых. В связи с появлением большого числа новых приверженцев | [деологии гипногоджика в блоге 20jazzjunkgreats появился пост (ледующего содержания: «Когда прошлое становится больше похоже на будущее, чем на настоящее, — возрождение становится признаком прогресса». Джулиан Хаус, в свою очередь, говорит, ч то мы «оборачиваемся, чтобы взглянуть вперёд». Красота этого I ч'чевого оборота никак не отменяет неустойчивости и парадоксальности выбранной стратегии.
ГЛАВА 11
ИЗ КОСМОСА
Ностальгия по гигантским скачкам и новым рубежам
Несколько лет назад, глядя из окна дома на Ист-Виллидж на Манхэттене, я вдруг осознал, что улица, на которую я смотрю, едва ли существенно изменилась с 1963 года, года моего рождения. Да, разумеется, дизайн автомобилей немного изменился, но это всё те же машины на двигателях внутреннего сгорания, передвигающиеся по земле, а не летающие по воздуху. Пешеходы всё так же плетутся по тротуару вдоль проезжей части, а не мчатся на сверхскоростных траволаторах. Во всём, от проверенных временем паркоматов и голубых почтовых ящиков до бессменных жёлтых такси, Манхэттен выглядит удручающе нефутуристично.
Для любого, кто раньше бредил научной фантастикой, это довольно разочаровывающее наблюдение. Очевидно, что клишированные ориентиры завтрашнего мира — отдых на Луне; роботы-дворецкие; трансатлантические поезда, мчащиеся со скоростью 900 миль в час по вакуумному тоннелю, — были заблуждением. Футуристичность отсутствует и на бытовом уровне в нашей повседневной жизни — процесс приготовления яиц или мытья в душе никак не преобразился.
Я далеко не одинок в своей тоске по будущему, которое так и не наступило. Разочарование было всеобщим и долгое время нарастало и нарастало, набрав чудовищную скорость в конце девяностых, перед рубежом нового тысячелетия. Эта очень своеобразная эмоция, которую трудно утолить, — ностальгия по будущему, «неостальгия» — имеет свой шуточный символ: личный
реактивный ранец. Но, несмотря на иронию в названиях групп вроде We Were Promised Jetpacks или заголовках книг, таких как «Where’s Myjetpack? A Guide to the Amazing Science Fiction Future That Never Arrived», за всем этим напускным сарказмом кроется боль и неподдельная тоска. Когда я беседовал с Джеймсом Лилан-дом Кирби о его альбоме «Sadly, The Future Is Not What It Was», он говорил, что хотел бы «смотреть на мир тем детским взглядом и верить, что скоро мы сможем жить на Луне, а когда мы захотим встретиться с друзьями, то наденем реактивный ранец и в счи-таные секунды окажемся в нужном месте». Кирби предположил, что 2000 год всегда был неким особым рубежом. Казалось, что смена цифры 19 (числовое обозначение двадцатого века) на 20 одним махом ознаменует начало новой великой эры, словно мы сделаем гигантский скачок в будущее. Flo, разумеется, новое тысячелетие и до сих пор мало чем отличается от конца предыдущего. Написанная экспертом в области робототехники Дэниелом Уиллсоном книга «1де мой реактивный ранец?» читается как истерика бывшего фаната научной фантастики. Но за шутливым гоном, скрывается задел для более серьёзного археологического исследования преждевременно отвергнутых новаторских идей, (>т программы военно-морских сил США под кодовым названием «Sealab», которая подразумевала возможность строительства жилых поселений на дне океана, и до идеи «космического лифта», который смог бы доставлять нас на высоту 300 миль от поверхности Земли прямо в открытый космос (физически вполне реализуемо, но, в прямом смысле, астрономически дорого). Уиллсон также кивает и в сторону научно-фантастических идей, которые уже почти реализованы, как, например, «умный дом». Но «умный дом» не будет обладать разумом, не будет менять цвет обоев в зависимости от вашего настроения и не будет самостоятельно на-I юлнять холодильник вашими любимыми деликатесами, как это было описано в многочисленных научно-фантастических рома-I lax. Вместо этого он будет своеобразным высокотехнологичным домом престарелых, оснащённым датчиками движения, которые приспосабливаются к повседневному ритму своих пожилых жильцов и подают сигнал тревоги, если хозяева вдруг реже положенного ходят в туалет.
ИЗ КОСМОСА
Эта прозаическая реальность того, что когда-то казалось чистой фантастикой, свидетельствует: наши представления о будущем сильно измельчали за последние тридцать лет. Нет, в целом всё нормально, и во многих смыслах мы уже в будущем, просто оно проникает в нашу жизнь мучительно медленно. Были выдающиеся достижения в области медицины и хирургии, но вы не видите этих преобразований, так как они происходят в стенах больниц, и их главная задача — вернуть пациентов к здоровой, полноценной жизни. Много невероятных достижений произошло в области компьютерных технологий и телекоммуникаций, и они органично вписались в нашу повседневную жизнь. Такие прорывы, как сжатие информации и миниатюризация телекоммуникационных технологий, если вдуматься, в той же степени удивительны, как космические станции и боевые роботы, которые когда-то описывались как стандартная декорация повседневной жизни в будущем. Проблема в том, что «микро» всегда производит меньшее впечатление, чем «макро». И посмотрите, как мы распоряжаемся всеми этими выдающимися устройствами: как одержимые снимаем всё, что происходит в нашей повседневной жизни; переписываемся со своими друзьями, переводя личную встречу в цифровое пространство; отмечаем рестораны, в которых побывали; распускаем сплетни о знаменитостях и, как неоднократно отмечалось в этой книге, купаемся в ностальгии по поп-культуре, которая аккуратно упакована в цифровые хранилища Глобальной сети. Все наши действия, если выразиться культурно, далеко не новы и, строго говоря, мало впечатляют. Будущее, как и предполагалось, героическое и великое, но наши действия (или, лучше сказать, бездействия?) в использовании новых технологий попахивают откровенным декадентством. Зацикленным на собственном внутреннем мире империализмом, нежели его новой, выходящей за рамки привычного, формой.
