Опираясь именно на такое видение ситуации, теперь я попытаюсь дать максимально объективную оценку минувшего десятилетия. Я пришёл не похоронить нулевые, но оценить их.
Размышляя о первом десятилетии нашего наступившего «будущего» (начиная с 2000 года), мне на ум приходит слово «равнина». В девяностые благодаря интернету и информационно-технологическому буму, техно-музыке и новым наркотикам казалось, что мы встали на путь долгого стремительного восхождения. Но нулевые оказались равниной. Безусловно, было достаточно суеты и шума, стремительного круговорота имён и микротрендов. Но, оглянувшись назад, находясь на рубеже десятилетия, оказалось, что ничего существенного за этот период так и не произошло. Хуже того, нельзя сказать, что минувшие десять лет вообще были самодостаточны в музыкальном плане. В своей книге 2010 года «Вы не гаджет» Джарон Ланье озадачивает читателя провокационной головоломкой: «Дайте мне послушать музыку, которая отличала бы нулевые от конца девяностых». Трудно себе представить, что кто-нибудь из нас мог бы вразумительно ответить ему. Этот дефицит новизны чувствовался во всей музыкальной культуре, от малопопулярных до самых корыстных её проявлений.
ШОК ОТ ПРОШЛОГО
Если вы следили за изменениями в экспериментальной, авангардной танцевальной, независимой рок-музыке и любыми другими направлениями, которые являются информационным поводом для журналов и интернет-изданий вроде Wire, Pitchfork, FACT, Urh и им подобных, то вряд ли вы наталкивались на что-то, что с чистой совестью можно было бы назвать новаторством. Почти вся периферия музыкальной культуры — дрон, нойз, авангардный хип-хоп, экстрим-метал, импровизации и так далее — статична или развивается настолько медленно, что изменения едва ли кому-то заметны. Все музыканты и продюсеры, работающие с жанрами в диапазоне от глитча до лёгкого постнойза, довольствуются достижениями, которых добились их предшественники давным-давно. Иногда это всплывает на поверхность критического самосознания. В своей рецензии на сборник 2010 года «New Directions m Experimental Music» для журнала Wire Ник Ричардсон отметил: «Эти направления никак не получается назвать действительно новыми. Методология очевидна — дрон, нойз, звуковые коллажи, — и именно она была на вооружении авангардных музыкантов уже многие
десятилетия». Потом, словно пытаясь избежать тревожных последствий этого весьма точного умозаключения, Ричардсон разражается неубедительной духоподъёмностью: «Ну и что?! Новизна в любом случае сильно переоценена».
ЗАВТРА
В массовой культуре можно наблюдать феномен «тормознуто-го футуризма». Одни из главных мировых хитмейкеров — The Black Eyed Peas наполняют свою музыку и видеоклипы халтурным футуристическим ретрокитчем: образы роботов, реплики андроидов, глянцевые пластифицированные текстуры (музыкальные и визуальные). В их обласканном всеобщим вниманием хите 2008 года «Boom Boom Pow» вокалистка Ферги зачитывала: «Гт so 3008 / you’re so 2000-and-late» (англ. - «Я такая вся 3008/ Ты такой конец 2000-х»). Ритмические рисунки их песен едва ли сильно отличаются от того, что делала Мисси Эллиот на рубеже тысячелетий, а истоки их фирменной цифровой обработки вокала легко можно проследить в песне Шер 1999 года «Believe». Ещё сильней ощущение «застывшего будущего» возникает при прослушивании музыки групп, которые не так давно красовались на обложках журнала Billboard, таких как Far East Movement (своего рода азиатско-американские The Black Eyed Peas), чья музыка выстроена на базе электро восьмидесятых. Для кибернетических див вроде Леди Гаги, клубных рэперов вроде Флоу Райда и исполнителей роботизированного ритм-н-блюза вроде Тайо Круза наивысшим уровнем развития стала всенаправленная поп-музыка, каждый приём в которой можно отыскать в летописи клубной музыки восьмидесятых и девяностых. В этой музыке смешались элементы ритм-н-блюза, электро, хаус-музыки, евроданса и транса, создавая тошнотворно приторный звук кричащего возбуждения. Эта очень простая, словно специально написанная под ограниченные возможности МРЗ-формата, музыка своим почти деградированным звучанием идеально подходит для айподов, смартфонов и компьютерных колонок. Вот так и заканчивается история поп-культуры, не под вздохи и рыдания, а под энергичный «БУМ-БУМ-БУМ».
Ещё один показатель минувшего десятилетия, который невыгодно отличает его от предшествовавших эпох, — количество полноценных сформировавшихся жанров. Новых звуков
и субкультур, которые так или иначе влияют на мировосприятие людей, даже тех, которые не интересуются самой музыкой. Шестидесятые дали нам бит-группы (белых исполнителей ритм-н-блюза, вроде The Beatles, The Rolling Stones и им подобных), а также фолк-рок, психоделик-рок, соул и ямайский поп, оформившийся в жанр ска. Возможно, даже более плодородные семидесятые породили глэм, хэви-метал, фанк, панк, регги (и даб), диско и многое другое. Восьмидесятые поддерживали этот энергичный темп: рэп, синти-поп, готика, хаус-музыка. Девяностые стали свидетелями рейв-культуры и её сложной спирали жанров; гранжа и альтернативного рока; трансформации регги в дэнсхолл; и продолжения эволюции хип-хоп, которая, в свою очередь, привела к образованию нового ритм-н-блюза Тимбалэнда и всех, кто был после него.
ШОК ОТ ПРОШЛОГО
А чем измерить нулевые? Даже самые оптимистичные оценки поп-культуры первого десятилетия нового тысячелетия должны прийти к безусловному выводу, что почти все возникшие течения были либо уловками, либо уже устоявшимися жанрами (эмо, например, — это мелодичный и мелодраматичный вариант панк-рока) и спекулятивными ретростилизациями (фри-фолк, например). Два из немногих спорных исключений — грайм и дабстеп: захватывающее звучание, которое без сомнения доказало, что британские пост-рейверские традиции по-прежнему могут фонтанировать энергией. Это не относится к нескольким попыткам захватить поп-Олимп такими проектами, как Tinchy Stryder и Magnetic Man.
Импульсивные десятилетия истории поп-культуры характеризовались появлением новых субкультур и нарастающего чувства поступательного движения вперёд. Это именно то, чего не хватало в нулевые — движений и движения. Это замедление развития проявляется в том, что нет существенной разницы между 2010 и 2009 или 2004 годами. В то же время раньше разница, между, например, 1967 и 1968-м, 1978 и 1979-м, 1991 и 1992-м, была просто огромной.
Частично проблема заключается в том, что музыкальный ландшафт оказался загромождён. Большинство музыкальных стилей и субкультур до сих пор с нами. От готики до драм-н-4бз
бейса, от металла до транса, от хаус-музыки до индастриала — все эти жанры — часть нашего привычного меню, а в полку их последователей постоянно прибывает. Ничто не увядает и не отмирает. Это мешает появлению нового. Такое положение дел рано или поздно может привести к тому, что мы просто забудем, что когда-то в популярной культуре появлялось нечто новое. Эта мысль пришла мне в голову, когда я познакомился с книгой «Wild Dayz» — иллюстрированной историей зарождения хип-хоп культуры в Великобритании. Что поразило меня в фотографиях парней и девчонок, стоящих за диджейскими пультами, читающих речетатив, танцующих брейк-данс и рисующих граффити, так это то, как быстро и абсолютно хип-хоп завладел умами чёрной и белой молодёжи британских городов. Они видели что-то свежее, нечто непохожее на всё вокруг, нечто похожее на будущее, и они без оглядки бросались в водоворот новой одежды, сленга, музыки. Исторические корни хип-хопа можно усмотреть в Бронксе середины семидесятых, но когда он набрал обороты (начало восьмидесятых), то казалось, он появился мгновенно и из ниоткуда. Рейв — ещё один пример того, как стремительно может появиться и развиться субкультура, как нечто абсолютно новое способно в одночасье привязать к себе людей так, что они забудут всё, чем жили до этого.
