Прихожу на первые дебаты. Оделась поскромнее. Водолазочка, штанишки, волосы в пучок. Занимаю свое место между мужчинами в галстуках. Радуюсь, купаюсь в лучах софитов.
Начало. Мужчинам задают вопросы, как вы решите такую-то проблему, а что вы думаете про экономику, а сколько будет инфляция, а законы, а пенсии… В ответ мужчины убедительно что-то докладывали – с цифрами и невероятно серьезным видом.
Подходит моя очередь. Ну, Юля, готовься! Дебют! Вспоминаю какие-то справочные данные по экономике, пару цитат Путина и собственные инициативы. И тут встает из мрака зрительного зала завернутая в лоскутки и бусы гранд-дама. Вид важный, серьезный, сосредоточенный. Строгий. «А вот вы в «Максиме» снимались в неглиже. Если станете депутатом, какой вы пример планируете подать детям?» – и смотрит на меня. Не моргая.
Для ответа я собиралась с мыслями секунды две, и за этот бесконечный, как мне тогда показалось, промежуток времени я успела обдумать очень многое.
Например, для меня казалось непонятным, почему ребенок в принципе должен смотреть этот журнал, если он для взрослых? Вы вопросы родителям адресуйте, а не мне. Ну, даже если старшеклассник и увидел эту злосчастную обложку «Максима», что страшного с ним произойдет? Точнее, что нового он там узнает и увидит? Мне кажется, что люди старше 45 даже примерно не представляют степень осведомленности детей в вопросах, про которые следует знать строго после восемнадцати. И, наконец, в тот момент я категорически не понимала, какая связь между количеством одежды на женщине и ее личными и профессиональными качествами.
Но, если честно, мой ответ не складывался в стройные фразы, потому что вопрос для меня действительно оказался неожиданным. Объяснила, что съемка была в информационном журнале, что дети – это главное, надо их поддерживать, а красота – это, наоборот, большой плюс. И озвучила свой фирменный слоган: «Умею следить за собой, смогу следить за страной».
Не понимаю, почему в итоге его стали ехидно обсмеивать, ведь по сути-то он совершенно правильный. Девушка, которая следит за собой, уважает себя и окружающих, радует своей красотой, может взять на себя и нечто большее, чем заботу о собственной внешности.
После завершения первых дебатов я чувствовала себя опустошенной, потому что поняла, что все пошло не по плану: творческий эксперимент начал превращаться в сеанс интеллектуального истязания. Подруги поддерживали, как могли:
– Юля, ты молодец! Все правильно говорила.
– Ага, особенно про то, что «Максим» – это информационный журнал, – саркастически отметила я.
– А почему бы и нет? В конце концов, размер твоей груди – это информация. Притом ценная! Так что считай, что фотосессией ты общество проинформировала.
– Да-да, Юля, в этом плане нет принципиальной разницы между «Плэйбоем» и «Комсомолкой». И там, и там – информация.
Перед вторыми дебатами я специально договорилась с ответственными людьми, чтобы больше мне не задавали провокационных вопросов:
– Пусть спросят, я не знаю, про поддержку детей-инвалидов. Мне об этом есть что сказать.
– Да не волнуйся ты, Юля, все будет хорошо, – с уверенностью заявили мне партийные боссы.
Мне вновь предстояло оказаться в окружении важных мужчин в галстуках. Многих из них я хорошо знала, как местных политиков. В общем, чувствовала себя эдаким ребенком в окружении воспитателей.
Когда дошла очередь до вопросов мне, в первые секунды никто руки не тянул. Как хорошо! Идеально! Лучше вообще никаких вопросов, чем глупости какие-то. Только я расслабилась, как встал юноша в белой рубашке и, сверкая очками, начал расхваливать мои успехи в общественной работе. «Какой молодец», – подумала я.
Но вдруг, совершенно неожиданно, он завершил вопрос: «Юлия, но ведь это все можно успешно делать и без депутатства?»
«Какой немолодец», – передумала я.
Крыть было особо нечем. В тот момент логика парня казалась мне безупречной. Лишь спустя год я поняла, в чем он был не прав и как мне надо было отвечать.
А пока моя предвыборная кампания продолжалась ни шатко ни валко. Острые вопросы и постоянные насмешки в СМИ гасили мой энтузиазм.
Глава 29. Это страшное слово «рейтинг»
Более того, в один прекрасный майский день, примерно за неделю до дня голосования, отношение ко мне со стороны серьезных политических деятелей начало стремительно меняться. Во время общения в голосе начали появляться нотки равнодушия, переходящего в легкое раздражение.
Так как я была человеком очень общительным, круг моих знакомств был всегда намного шире, чем мог предположить каждый из этих знакомых. Так, два партийных товарища хорошо знали друг друга, но не подозревали, что каждый из них по отдельности общался со мной, причем доверительно и тоже по-дружески. Один из них, назовем его М., всегда оставался над местной политической схваткой, обладая серьезными связями в Москве. Он мог себе позволить говорить со мной открыто, не виляя. Благодаря этому знакомству мне не составило большого труда узнать истинную причину охлаждения интереса ко мне. Мы встретились с товарищем в Москве, куда я полетела по делам «Уральских Пельменей». Лил дождь, такой сильный, что за окном ресторана была сплошная сизая стена, отделявшая нас от всего остального мира.
– Ну, как твоя политическая карьера? Идет в гору? – чуть с усмешкой спросил М., старательно отжимая пакетик чая, оборачивая его вокруг серебряной ложечки.
– Очень интересно, дух захватывает. Конечно, я расстраиваюсь, что журналисты иногда обидные вещи пишут, но мне ли привыкать?
– Знаешь фразу: «Если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно»? Я про журналистов. Свободная журналистика – это миф. Все мы люди и пишем в чьих-либо интересах, порой даже не замечая этого. Поэтому не стоит обижаться, что в скворечнике за окном птицы поутру слишком громко щебечут. На то они и птицы. Обижайся на того, кто скворечник тебе под окном повесил. А птички? Даже самая назойливая трель иногда прекрасна, – сказал М., с хрустом раскусив постную галету.
– Меня еще вот что настораживает. Вот те замечательные мужчины, как я заметила, начали как будто меня сторониться.
Широко улыбнувшись, М. достал из внутреннего кармана пиджака аккуратно сложенный лист, развернул его, положил передо мной и тонким мизинцем ткнул в число 61.
– Смотри, – скомандовал он.
Я вчиталась. Это была табличка какого-то исследования.
– Свежая социология. Ну, ты знаешь, тебе рассказывали в начале пути, что в политике часто изучают общественное мнение. О, эти цифры, рейтинги, они правят политикой, – пустился в рассуждения М., глядя в окно. – Каждое действие тщеславного политика подчинено тому, чтобы его рейтинг не сдулся даже на одну десятую процента. А лучше рос. Рос, как на дрожжах. Остальное – не важно. Только цифры.
Уже сейчас, живя в Москве и общаясь с руководителями федеральных телеканалов, я понимаю, как тогда, четыре года назад, был прав М. Дух соперничества всегда был присущ человечеству, в особенности – мужчинам. Нужно было всегда доказывать, что ты – самый крутой. Но раньше было чуть проще, потому что общественное мнение безмолвствовало, а поэтому властям или экономическим боссам можно было меряться своими ресурсами: толщиной кошелька, количеством крестьянских душ или размером территории. Иногда – просто воевали:
