1200 штыков для защиты Киева – ничтожно мало. К тому же гайдамаки, вольные казаки, солдаты, сечевые стрельцы были утомлены неделей жестоких боев. Украинская артиллерия намного уступала муравьевской
[871]. Неопытные артиллеристы разместили одну из батарей на Софийской площади, где «две колокольни Михайловского и Софиевского соборов, а также пожарная каланча» служили хорошими ориентирами для вражеской артиллерии
[872]. Разгромив рабочих «Арсенала», украинцы восстановили контроль над водопроводом и электростанцией. На радостях они даже не подумали о светомаскировке. Богатый центр города сиял огнями: «…стоящие на горе колокольни, освещенные электричеством, должны были маячить на десятки верст Заднепровья»
[873]. Настоящий подарок для артиллерии Муравьева.
В те дни на сторону украинской армии перешел еще один артиллерист, генерал-майор и георгиевский кавалер Александр Натиев
[874]: «…наблюдая за беспорядочной стрельбой украинцев», он «взялся руководить артиллерийской обороной одного участка и нанес серьезный ущерб большевикам в последние дни обороны Киева»
[875]. Возросшую эффективность украинской артиллерии отмечали и большевики. Виталий Примаков в своих воспоминаниях писал о мощной артиллерии противника, который располагал к тому же «прекрасными наблюдательными пунктами на горах и колокольнях монастырей»
[876].
В распоряжении Рады было два бронепоезда, которые ремонтировались в железнодорожных мастерских
[877]. Пробольшевистски настроенные железнодорожники обещали «разобрать» эти поезда
[878]. Но один из них, бронепоезд «Слава Украине!», принял участие в боях.
Украинские военачальники взорвали только железнодорожный мост через Днепр
[879]. Остальные взорвать не успели, не смогли, не решились или не догадались, хотя в Киеве были огромные запасы снарядов и взрывчатки. Бронепоезд Полупанова остановился перед разрушенным мостом и, получив приказ обстрелять лавру, открыл огонь. Храмы лавры служили отличным ориентиром для стрельбы. У блиндированного поезда Полупанова было два трехдюймовых орудия и пятнадцать пулеметов «Максим». Выпустили снарядов триста, правда, особого ущерба неприятельским войскам не причинили
[880].
Видя бесполезность своего блиндированного поезда, Полупанов с товарищами сняли с него обе пушки и пулеметы и по льду переправились через Днепр. Вскоре они, правда, попали под ураганный огонь бронепоезда «Слава Украине!», который обстреливал их со станции Киев-II. «Украинцы с киевских высот засыпали ураганом огня революционные армии»
[881], – вспоминал сам главком Муравьев. Виталий Примаков, пораженный мощью украинского огня, решил, будто петлюровцы установили вдоль берега Днепра «до 300 пулеметов»
[882].
Артиллерия Муравьева тоже продолжала огонь. Били уже не только по площадям. Большевики узнали координаты здания Центральной рады и дома Грушевского и открыли по ним огонь. «Центральная Рада проводила свои заседания среди страшнейшей канонады, – вспоминал Дмитрий Дорошенко. – Часами невозможно было пройти через центральный вход <…>. Приходилось пробираться через двор и боковые улицы»
[883].
В Киеве как раз проходила первая сессия Всеукраинского церковного собора. Епископа Вениамина (Федченкова) удивило спокойствие украинских священников и мирян: «“Щирые” агитаторы агитировали, точно ничего не слышали». А между тем «снарядами уже были пробиты стены лаврского собора. В нашем здании гранаты рвались и в домовой церкви, и в конюшне, и над парадным входом»
[884]. Но украинцы спокойно обедали под обстрелом, а после обеда запевали хором «Ще не вмерла Украина».
Больше других пострадали от артобстрела церкви Михайловского монастыря
[885] и дом (шестиэтажный с мансардой) профессора Грушевского. Один из самых высоких в городе, он служил отличным ориентиром.
«25 января, во время бомбардировки Киева, большевики зажигательными снарядами расстреляли дом, где я жил, – наш фамильный дом, построенный десять лет назад на деньги, оставленные отцом, – писал Михаил Грушевский. – Несколько десятков зажигательных снарядов <…> за несколько минут превратили весь дом в пожарище. <…> Сгорели мои рукописи и материалы, библиотека и переписка, коллекции украинских древностей, что я собирал столько лет, собрания ковров, вышивок, оружия, посуды, фарфора, фаянса, украшений, мебели, рисунков»
[886].
Муравьев таких «подвигов» не стеснялся, он ими гордился. Из телеграммы М.А.Муравьева В.И.Ленину: «Я приказал артиллерии бить по высотным и богатым дворцам, по церквям и попам <…>. Я сжег большой дом Грушевского, и он на протяжении трех суток пылал ярким пламенем»
[887].
Этот пожар видел и Василий Шульгин. Он едва ли не радовался, ведь погибало «гнездо злого волшебника», живого символа ненавистного «украинства»: «“Почти что небоскреб” пылал. И мне казалось, что в огромном полыме вьется старый колдун Михайло, вьется и бьется над своим гнездом, смешивая волны черноморовой бороды своей с вихревыми клубами багрового дыма…»
[888]
