Из воспоминаний Николая Могилянского «Трагедия Украины»: «“Пойдем с нами щи хлебать, буржуйка! – говорит солдат-красноармеец почтенной даме в присутствии всех членов семьи, расставленных у стенки с приказанием не шевелиться во время обыска. – У! Тебе бы все шампанское лакать!..” – продолжает он, угрожая револьвером, приставленным к самому лицу несчастной жертвы надругательства»
[955].
Да разве в одном Киеве были грабежи, насилия, убийства? Не миновали их и Екатеринослав, и взятые анархистами Маруси Никифоровой Александровск и Елизаветград.
Ни приказов, ни санкций на обыск и арест не требовалось. В квартиру генерала Мустафина стали ломиться красногвардейцы. Генеральша оказалась храбрее своего супруга и первой подошла к двери: «Вам что надо? Где у вас документы?» Один боец поднял на нее дуло револьвера: «Вот документ!»
[956]
Демобилизованные солдаты и матросы, вернувшись в родные деревни, терроризировали население. Все они прибыли с фронта с оружием. Барские дачи отбирали «в пользу бедных»
[957]. В Полтаве солдаты обходили дома, искали офицеров. Пустили слух, будто всех буржуев будут резать, а заодно перережут и прислугу, потому что она «за буржуев»
[958]. А еще придумали интересный способ заработка. «Буржуи» должны были платить безработным пролетариям за уборку улиц, хотя сама уборка, по словам академика Вернадского, «представляла фикцию». Так, «буржуй» Семененко заплатил за убранную кучу навоза во дворе 500 рублей
[959]. Тех, кто не хотел платить, сажали под арест.
Вообще разного рода поборы с буржуев были тогда явлением обычным, широко распространенным. В Донецко-Криворожской республике, созданной в феврале 1918-го, «контрибуции» с «капиталистов» стали обычным способом пополнить бюджет, получить деньги на зарплату рабочим полуживых предприятий. Так, буржуи Дебальцева должны были выплатить 100 000 рублей, а с капиталистов зажиточного Мариуполя можно было взять и побольше – 286 000 рублей
[960]. Платить должны были домовладельцы, люди, «владеющие капиталом» и просто зажиточные «лица свободных профессий».
Когда рабочие потребуют у председателя Совнаркома республики товарища Артёма выдать им зарплату за три месяца, тот не обманет ожиданий: «Для обеспечения рабочих мы экспроприируем всю собственность буржуазии, в чем бы она ни заключалась, и отдадим рабочим не за три месяца, а за шесть»
[961].
Впрочем, в некоторых домах всё же создавали отряды самообороны, а самые догадливые нашли неплохой способ защиты. Уже знакомый нам еврей Лазарев предложил «двум большевистским комиссарам» взять на себя охрану дома за 50 рублей суточных и бесплатную еду. Комиссары охотно согласились. Несколько недель они охраняли жильцов «от визитов матросов-бандитов и докучных самочинных обысков»
[962]. Восемьдесят лет спустя такой порядок назвали бы «крышей».
2
Плохо пришлось монахам Киево-Печерской лавры, которые так помогли большевикам в трудный час: «Наместник, как и все монахи, отнесся к нам очень дружелюбно, ничего не жалел, ни продовольствия, ни вина»
[963], – вспоминал большевик Владимир Сергеев, назначенный комендантом лавры.
Украинские историки объясняют гостеприимство монахов их великорусским происхождением. Русские люди, среди которых было немало националистов, бывших членов Союза русского народа, были настроены против Украинской республики и ее сторонников. А вот с большевиками они еще не были достаточно знакомы.
Может быть, это и так, хотя возможна и другая причина. Когда двадцать красногвардейцев укрывались в лавре, что могли сделать с ними монахи? Донести на них Ковенко? Но донос и в те времена считался подлостью, а сами братья противостоять вооруженным красногвардейцам не могли. Как бы то ни было, после победы большевиков монахи вправе были рассчитывать хотя бы на снисхождение. Но большевики отблагодарили их по-своему. Откроем книгу историка церкви, а в 1918-м профессора Киевской духовной академии Федора Ивановича Титова. Он видел своими глазами дела муравьевцев, а что не видел, о том легко мог узнать от священников, монахов, простых прихожан.
Из книги Федора Титова «Памяти священномученика Владимира»: «Вооруженные толпы людей врывались в храмы, с шапками на головах и папиросами в зубах, производили крик, шум, безобразия во время богослужения, произносили невыразимые ругательства и кощунства над святынею, вламывались в жилища монахов днем и ночью, стреляли над головами смертельно перепуганных стариков, производили неописуемые литературно осквернения святынь, избивали стариков, грабили, что только попадалось под руку, останавливали монахов днем на дворе, заставляли их раздеваться и разуваться, обыскивали и грабили, издевались и секли нагайками, хватали случайно сказавшихся в то время в Лавре посторонних, особенно военных – офицеров и генералов, предавали их жестокой смертной казни… Подобные насилия происходили в течение всего дня <…> когда со стороны города доносился сильный орудийный гул. Такими насилиями и открытыми угрозами – всех монахов перебить и перерезать или всех их собрать в один корпус и взорвать на воздух – Лавра и все живущие в ней были совершенно терроризированы…»
[964]
Один матрос собирался вынести из пещер раки с мощами святых и проверить, есть ли в них нетленные мощи или нет. Если мощей там не окажется, то «всех вас перережем»
[965], – грозил он монахам.
Но вернемся к нашему принципу – писать о злодействах армии Муравьева только по свидетельствам самих муравьевцев. Вот что вспомнил на допросе ВЧК Владимир Сергеев: «Выйдя от наместника, я направился в свою канцелярию, но по дороге увидел ужасную картину: человек 20 красногвардейцев во главе с матросами повыгоняли из всех келий, а также и церкви священников и монахов во двор и, наставляя на них ружья, хотели расстреливать. В это время подоспел я, стал на солдат кричать, за что и меня хотели расстрелять, но все-таки мне удалось их завернуть всех, и тем обошлось все благополучно. Однако, продолжая дальше путь в канцелярию, я опять наткнулся на такую же картину: смотрю, у ворот кричат на генерала <…>. Не успел я их приостановить, как раздались выстрелы и генерала расстреляли. Хотели расстрелять и его сына, кадета малолетнего, но я не дал»
[966].
