Братья родились на хуторе Нарбутовка, что в окрестностях города Глухова. Глухов был последней столицей старой гетманщины при Иване Скоропадском, Данииле Апостоле, Кирилле Разумовском. Екатерина II наградила последнего малороссийского гетмана фельдмаршальским жезлом, однако гетманщину упразднила. С тех пор Глухов стал обычным уездным городом Черниговской губернии, но образованные люди, конечно, помнили о его козацком прошлом.
Тем более помнили о нем в семье Нарбутов. Они происходили из козацкой старшины, которая получила дворянство вполне заслуженно. В отличие от многих малороссийских дворянских семей, происхождение Нарбутов подтверждено документально. В 1691 году в одном из универсалов гетмана Мазепы упоминается «Хорунжий сотне Глуховской Роман Нарбут», а хутор Нарбутовка появился еще раньше – в 1678-м
[1134], при гетмане Самойловиче.
«Можно было бы сказать, что Гоголь и Сковорода склонились над их колыбелью, – писали биографы Владимира Нарбута Нина Бялосинская и Николай Панченко. – <…> Мир “хуторов близ Диканьки” и “миргородов”, воспринятый и возлюбленный нами от Гоголя, дороги, по которым, проповедуя, бродил Сковорода, были все те же или почти те же. Все эти брыли, венки, ветряки и спиванья, гаданья, курганы, все эти семинаристы, жнецы, бандуристы-слепцы, и паны, и русалки, и ведьмы были буднями; ярмарки, вербные, святки, сочельники – праздником. Все это еще было бытом, не литературным – живым»
[1135].
Ой, левада несравненная
Украинския земли!
Что мне Рим?
И что мне Генуя,
Корольки и короли?
В косовицу (из-за заработка)
В панские пойду дома.
Спросит девушка у парубка:
– Кто вы?
– Брут.
– А звать?
В отличие от многих городов, Глухов и до революции был по преимуществу украинским. По данным переписи 1897 года, малороссияне составляли 58 % населения, на втором месте шли евреи (около 26 %), русские (великороссы) – только на третьем (15 %). Но украинское окружение и украинское влияние уравновешивались влиянием русской культуры, приходившим не только через гимназию, но и через библиотеку (благо, в Глухове была прекрасная библиотека), а в книжном магазине можно было купить новейшие литературные и художественные журналы из Петербурга.
Георгий и Владимир поехали учиться не в Киев и тем более не во Львов, а в Петербург, где поселились в доме художника Ивана Билибина.
Прощай, Украйна, до весны!
Ведь в череп города я еду,
И будут сны мои грозны,
Но я вернусь к тебе, как к деду
[1137].
Оба собирались на факультет восточных языков, но довольно скоро погрузились в мир столичной богемы. Учеба получилась несколько иной. Георгий приехал в Петербург уже преуспевающим молодым художником, чьи картины имели успех на выставках и хорошо продавались. Кроме того, он увлекался геральдикой, графикой и каллиграфией, переписывал бумаги шрифтом Остромирова Евангелия и «Поучения» Владимира Мономаха. В Петербурге Георгий учился у Билибина и Добужинского. А после того как вышли «Басни» Крылова и «Соловей» Андерсена с иллюстрациями Нарбута, он стал знаменитым художником. По словам Билибина, «самым выдающимся, самым большим из русских графиков»
[1138].
Тем временем стихи Владимира хвалили Брюсов и Гумилев, в 1911-м он вместе с Анной Ахматовой, Осипом Мандельштамом, Михаилом Лозинским вступает в созданный Гумилевым Цех поэтов.
Братья Нарбуты – часть русского Серебряного века, но оба они помнили о своем происхождении. Искусствовед и художник Георгий Лукомский так вспоминал Георгия Нарбута: «Пышный, розовощекий, крепкий, одетый по-украински, то с улыбкой, а то с суровой деловитостью, Георгий Иванович покорял своим разговором, говором, словцами всякими, остроумием и знаниями, удивлял начитанностью для художника необычной, эрудит был настоящий»
[1139].
Осенью 1917-го, в разгар революции, Георгий Нарбут вернулся на родную Украину. Он поселился в Киеве, стал профессором только что созданной Украинской академии искусств. В феврале он станет ее ректором. Нарбут говорил тогда архивисту Якову Ждановичу: «Я Московщину не люблю. Люблю Украину, и ей отдам все силы»
[1140]. Украине посвящена одна из самых интересных его работ – иллюстрации к украинской азбуке.
В декабре–январе 1917–1918-го Нарбут получил от властей УНР ответственный заказ – разработать дизайн украинских денег. К 5 января 1918-го был готов эскиз купюры в 100 карбованцев. За работой Нарбут изучал древнерусские монеты, ведь Грушевский и его сторонники начинали историю украинской государственности именно с Киевской Руси. На серебряных монетах Владимира Святославича и Ярослава Мудрого был изображен знак, напоминающий трезубец
[1141]. Нарбут сделал этот «трезубец св. Владимира» центральным элементом аверса первой украинской купюры – 100 карбованцев. А художник Василий Кричевский поместил золотой трезубец в центр голубого щита – получился герб Украинской республики, который будет одобрен Малой радой. Однако Нарбут и его друг Вадим Модзалевский считали работу Кричевского непрофессиональной, не учитывавшей традиций геральдики.
При гетмане Нарбут возглавил Экспедицию по заготовлению государственных бумаг и начал работу над новым вариантом государственного герба и над государственной печатью Украинской державы. В центре на голубом поле он поместил изображение козака с мушкетом (самопалом) на плече, давний символ Войска Запорожского. Одежда на козаке желтая (золотая), самопал тоже золотой. Вокруг герба – барочные виньетки, венчает герб трезубец св. Владимира.
Нарбут работал также над эскизами почтовых марок и денежных знаков (карбованцев и гривен). Они сами по себе очень интересны и заметно отличаются от скромного и скучного дизайна купюр, созданных другими художниками. Марки и банкноты вошли в оборот, а герб был готов только поздней осенью 1918-го, когда держава Скоропадского доживала последние недели. На Киев уже наступал Петлюра, правительству было явно не до геральдики.
