Не белая и не гвардия
1
Современный читатель, скорее всего, знает об осаде петлюровцами Киева из романа Михаила Булгакова. Это очень хорошая книга, и несколько страниц «Белой гвардии» перевесят десятки статей и монографий, написанных украинскими и русскими историками.
Из романа Михаила Булгакова «Белая гвардия»: «…у Петлюры на подступах к городу свыше чем стотысячная армия, и завтрашний день… да что я говорю, не завтрашний, а сегодняшний, – полковник указал рукой на окно, где уже начинал синеть покров над городом, – разрозненные, разбитые части несчастных офицеров и юнкеров, брошенные штабными мерзавцами и этими двумя прохвостами, которых следовало бы повесить, встретятся с прекрасно вооруженными и превышающими их в двадцать раз численностью войсками Петлюры…»
[1300]
Защитить Киев в декабре 1918-го было невозможно. Да и некого было защищать в Киеве, ведь гетман позорно бежал. Мало того, Алексей Турбин прямо обвиняет Скоропадского, что тот не сформировал вовремя русскую армию и не повел ее на освобождение Украины и Великороссии от большевиков и петлюровцев: «…он набрал бы пятидесятитысячную армию, и какую армию! Отборную, лучшую, потому что все юнкера, все студенты, гимназисты, офицеры, а их тысячи в Городе, все пошли бы с дорогою душой. Не только Петлюры бы духу не было в Малороссии, но мы бы Троцкого прихлопнули в Москве, как муху»
[1301].
Получается, трусость и нерешительность гетмана погубила русский Киев. Прекрасный город пришлось отдать во власть монструозным петлюровцам.
Да, гетман Скоропадский не был героем. Он не погиб с винтовкой в руках на пороге собственного кабинета, а действительно переоделся в германский мундир и вместе с немцами покинул Киев. Сходным образом поступил и его друг князь Долгоруков (в романе – Белоруков), последний командующий гетманскими войсками. Но это было только 14 декабря 1918 года, когда в город уже вошли петлюровцы. Большинство сторонников гетмана бежали гораздо раньше.
Еще несколько дней назад город можно было спасти. В ноябре-декабре в Киеве было полным-полно и офицеров, и юнкеров, и студентов, и просто здоровых русских людей, вполне способных стрелять из винтовки и пулемета. Самих винтовок и пулеметов на складах было сколько угодно, патронов к ним – тем более. Так что сформировать пятидесятитысячное войско было не сложнее, чем весной. И офицеров в городе прибыло, и немцы больше не мешали, и причин взяться за оружие хватало. Не гетмана защищать, а русский Киев, великий город, который русские люди так не хотели отдавать «хохлам».
Гетманские власти пытались худо-бедно наладить оборону. Русские офицеры не желали служить в гетманских войсках и слушать команды по-украински, и тогда для них создали офицерские добровольческие дружины. Офицеры-дружинники носили русскую военную форму, над вербовочными пунктами развевались русские трехцветные знамена. По всему Киеву были расклеены огромные плакаты: «Героем можешь ты не быть, но добровольцем быть обязан».
Генерал-майор Лев Кирпичев объявил, будто Киевская добровольческая дружина является частью Добровольческой армии, что, конечно же, было неправдой. То была ложь во спасение. Не хотят воевать за гетмана – пусть воюют за «единую и неделимую Россию». Им выдавали новое обмундирование, подъемные и суточные. Но, получив всё это, «многие офицеры исчезали». Встретить их потом можно было на еврейском рынке, где это обмундирование продавали за еще не обесценившиеся деньги
[1302]. В газетах печатали объявления о сборе средств на содержание офицерских дружин. Разумеется, это было мошенничество. Если средства и удавалось собрать, то шли они не на оборону Киева, а на проституток, на рестораны или на дела коммерции.
Поскольку в дружины записывались мало, гетман объявил мобилизацию. Решение правильное, только провести его в жизнь было нелегко, потому что у гетмана почти не осталось, говоря современными словами, силовиков. Немногочисленная державная варта уже разваливалась, а сердюки только номинально были гвардией.
На место разбежавшихся или перешедших на сторону Петлюры сердюков набирали кого попало: хулиганов с киевских окраин – Шулявки и Соломенки, просто городских обывателей, эмигрантов из Совдепии. Так в сердюки попал даже будущий писатель Константин Паустовский. «Буржуазные сынки уклонялись от исполнения своего классового долга», – замечал большевик Антонов-Овсеенко, располагавший надежной агентурной информацией о положении в Киеве
[1303].
Всего в распоряжении гетмана было от 6000 до 9000 человек, в том числе от 2000 до 4000 в офицерских дружинах. Но, как писал Павел Скоропадский в своих воспоминаниях, «на фронте считалось по спискам 9000 человек, а на самом деле было всего 800»
[1304]. Остальные служили при штабах. Штаб был не только у дружины, но у каждого отдела и даже (внимание, читатели Булгакова!) подотдела дружины. И все штабы были переполнены народом, а вот на фронт послать было некого: «…строевых офицеров – горсть»
[1305], – вспоминал боец Киевской добровольческой дружины Роман Гуль. Хуже того, и строевые офицеры не были такими уж героями. Многие поступили на службу, привлеченные довольно большими суточными (40 карбованцев) и социальным статусом защитников города. За пределы Киева выступать они и не собирались. Когда «подотдел» их офицерской дружины вывезли всего лишь на станцию Пост-Волынский (сейчас в городской черте Киева), начался ропот: «…нас, городскую охрану, вывозят за город!.. <…> Зачем?! Куда нас вывезли! С нами нет ни одного начальника, все остались в Киеве!..»
[1306] Наконец, проведя день за разговорами, офицеры смирились со своим положением, но, замечает Роман Гуль, «некоторые бесследно скрылись»
[1307].
Гетманской армией командовали русские генералы, многие из них были выпускниками академии Генерального штаба. Дружины состояли из кадровых боевых офицеров, почти у всех – опыт мировой войны. Тем больше удивляют бездарность и бестолковость руководства, легкомыслие начальников и подчиненных, полное пренебрежение уставами и даже здравым смыслом. Наступали без разведки, могли устроить ночлег в деревне, не выставив часовых: «“Господин полковник, не выставить ли на всякий случай пост?” – замечает кто-то. “Э, пустяки. От кавалеристов же разъезды на восемь верст ходят. Ложитесь, господа…”»
[1308]
