Однако житомирский погром был невольно спровоцирован местными большевиками, которые решили захватить власть в городе. 5 января большевистский ревком занял почту, телеграф, телефонную станцию, вокзал, здания банков. Но его опора была довольно шаткой: солдаты легко поддавались как большевистской, так и петлюровской агитации. Когда 7 января в город вступили войска Директории под командованием атамана Александра Палиенко, «большевизированные» солдаты или разбежались, или перешли на сторону петлюровцев. Сам Палиенко
[1370], овладев городом, заявил, что большевистское восстание – «дело рук жидов», и это «жидам» даром не пройдет.
В Житомире погром начался ранним утром 8 января. У евреев многих городов и местечек были отряды самообороны, «еврейские боевые дружины», которые в 1917-м – начале 1918-го сдерживали погромщиков. Но немцы и украинские власти еще весной 1918-го самооборону распустили
[1371]. Тогда это был шаг разумный: в нормальном государстве за порядком следят полиция и жандармерия (при гетмане – державная варта), еще одна вооруженная сила не нужна. Но теперь государственной власти фактически не стало, Директория просто не смогла и не успела ее создать. В Екатеринославе евреи сумели возродить самооборону, в большинстве местечек – нет.
В Житомире попытки вооруженного сопротивления были. 8 января в «центре города, на площади, на Бердичевской, Киевской, Михайловской улицах слышалась почти непрерывающаяся ружейная и револьверная стрельба»
[1372]. Но украинские повстанцы были и многочисленнее, и лучше вооружены. Им сочувствовали многие местные жители. Дворники и прислуга из богатых еврейских домов стали наводчиками, указывали погромщикам, куда им идти и где хозяева прячут ценности. Крепкие двери магазинов и лавок взрывали бомбами и ручными гранатами.
Погромщики носили солдатские шинели, каски или папахи с красными шлыками, а то и обычную крестьянскую или мещанскую одежду. Они вытаскивали из разоренных лавок мешки, узлы, коробки с добычей. Что не могли взять с собой, выбрасывали на улицу: «Стоявшие тут же группы женщин, подростков и детей жадно набрасывались на добычу и уносили ее»
[1373]. Солдаты, бабы, дети тащили дамские платья, куски дорогой материи. Кто-то тащил красивое розовое одеяло, «конфискованное», очевидно, у какой-то богатой еврейки. Прямо на улицах мещане спокойно сортировали награбленное, разбирали товары, «некоторые из них даже примеряли фуражки»
[1374]. Никто никуда не спешил, ведь полиции не было, некому было прекратить погром. И все в городе это прекрасно понимали.
В первые дни больше грабили, редко насиловали, еще реже убивали. Озлобления пока не было, преобладала страсть к легкой добыче. Евреи только печально стояли у ворот своих домов и лавок и наблюдали, как погибает нажитое добро. Но постепенно погромщики входили во вкус. И вот уже какой-то молодой солдат в каске «гнал перед собой по Киевской улице старика-еврея и беспощадно избивал его нагайкой»
[1375]. На улице «подозрительных» останавливали, проверяли документы: не еврей ли? Арестованных евреев били жестоко, некоторых расстреливали. Даже не за попытку сопротивления – просто погромщику мог не понравиться ответ еврея на какой-нибудь вопрос.
Комендант Житомира Дмитренко лично участвовал в погроме. Он приходил в самые богатые еврейские дома и не стеснялся подписывать своим именем ордера на обыск. Разумеется, обыск оборачивался обычным грабежом. С такими ордерами «законно» конфисковывали ценности, вынимали даже серьги из ушей. Среди погромщиков встречались люди, как тогда выражались, «полуинтеллигентные». Бывали случаи, когда один из погромщиков садился за рояль и начинал играть, так что грабеж продолжался под музыкальный аккомпанемент
[1376].
Иногда погром приобретал удивительные формы. Какой-нибудь «честный» грабитель выдавал своим жертвам удостоверение вроде охранной грамоты: «Обыск произведен, и ничего не найдено. Сечевик Андреевский». Такую расписку получила некая Ганя Пхасис, что проживала в Житомире на Илларионовской улице.
Погром продолжался шесть дней, с 8 по 13 января, и закончился, когда грабить стало уже нечего
[1377]. Впрочем, в марте 1919-го петлюровцы устроят в Житомире еще один погром.
Директория учредила комиссию по расследованию погрома, но виновные не были ни выявлены, ни наказаны, да это было бы и невозможно. Как судить население целого города да еще солдат нескольких полков? К суровым методам восстановления дисциплины вроде децимации
[1378] в украинской армии не прибегали.
Батьки-атаманы
Погромом в городке Овруч на Волыни руководил атаман, чье имя и биография отчасти известны даже современному русскому читателю.
Из романа Михаила Булгакова «Белая гвардия»: «Всю свою жизнь до 1914 года Козырь был сельским учителем. В четырнадцатом году попал на войну в драгунский полк и к 1917 году был произведен в офицеры. А рассвет четырнадцатого декабря восемнадцатого года под оконцем застал Козыря полковником петлюровской армии, и никто в мире (и менее всего сам Козырь) не мог бы сказать, как это случилось. А произошло это потому, что война для него, Козыря, была призванием, а учительство – лишь долгой и крупной ошибкой. Так, впрочем, чаще всего и бывает в нашей жизни. Целых лет двадцать человек занимается каким-нибудь делом, например, читает римское право, а на двадцать первом – вдруг оказывается, что римское право ни при чем, что он даже не понимает его и не любит, а на самом деле он тонкий садовод и горит любовью к цветам. Происходит это, надо полагать, от несовершенства нашего социального строя, при котором люди сплошь и рядом попадают на свое место только к концу жизни. Козырь попал к сорока пяти годам. А до тех пор был плохим учителем, жестоким и скучным»
[1379].
