Весной 1919-го на Украине, как еще раньше в России, возникло убеждение, что коммунисты – это не большевики, а совсем другая, враждебная трудовому народу партия. Это и неудивительно. Большевики отдали селянам панскую землю, коммунисты забирали и землю, и хлеб. Большевики распустили армию и прекратили надоевшую, бессмысленную войну, а коммунисты начинали теперь новую войну.
Руководство большевиков действительно готовило «освободительный» поход в Европу. Общегерманская революция не удалась, но в апреле началась революция в Баварии. Баварская Советская Республика просуществовала около месяца. За нее сражался и русский батальон, одетый в немецкую форму, причем после разгрома республики «русские все без исключения были замучены»
[1455]. Два русских батальона сражались за Венгерскую Советскую Республику, которая оказалась гораздо жизнеспособнее Баварской. Главная опасность для Венгерской Советской Республики исходила из соседней Румынии, но в тылу у Румынии стояла Украинская советская армия. Она и должна была выступить в освободительный поход, на помощь Венгерской красной армии.
Известие о новой войне с Румынией во имя интересов советской Венгрии возмутило бойцов, и без того уставших от нескончаемой (с 1914 года) войны. Защищать свою землю – другое дело, бороться против белогвардейцев или интервентов – это понятно, но цели и задачи румынско-венгерского похода было объяснить не так легко. «Коммуния всюду встречает ненависть», – замечал Короленко. Он же обратил внимание на неожиданное возрождение народной религиозности. Давно ли мужики сами оскверняли церкви, грабили и убивали попов. А весной 1919-го храмы были полны народу. Большевистский запрет на крестные ходы вызвал возмущение
[1456]. И сами священники «подтянулись», «явилась ревность к гонимой вере»
[1457]. Церковь была отделена от государства, уже второй год Закон Божий не преподавали в школах. И тогда священники решили устраивать уроки при храмах. Боялись, что никто не придет. Но классы оказались переполнены: «…мы увидели веселые группы детишек, поднимавшихся по лестнице вверх, – вспоминал Короленко. – Мою Сонечку так и потянуло за ними. Входим. Дети сидят на партах в часовенке, обращенной в класс Закона Божия. <…> На лестнице встречаю священника. Он идет, окруженный гурьбой девочек и мальчиков»
[1458].
Не только богомольные крестьяне, но и немногочисленные еще местные украинские коммунисты-националисты были возмущены новыми порядками: «Мы ждали великого, заслуженного, оплаченного кровью и страданиями миллионов будущего, – писала в своем праздничном, первомайском выпуске газета «Червоний прапор». – Мы ждали настоящей весны для порабощенных и эксплуатируемых всего света. Проходят месяцы. Долгие, полные тревог месяцы, пережили мы <…> и сегодня, накануне рабочего праздника спрашиваем друг друга: куда мы идем? <…> Склонить ли свою несчастную голову, пасть на колени и шептать старую молитву покорности?»
[1459]
Эта газета была весьма популярна. За интересные репортажи из сельской жизни ее ценил даже Василий Шульгин, а Владимир Винниченко охотно цитировал «Червоний прапор»: «Самозванных правителей теперь развелось столько, что они терроризируют целые сёла, грабя и разоряя реквизициями и контрибуциями все добро и хозяйство трудящихся селян»
[1460].
У селян реквизировали не только «излишки» зерна, но и припрятанные царские деньги (они были еще в цене), кадушки топлёного масла, холст, даже домашнюю птицу (она сразу шла на стол продотрядовцам). Однажды на такую реквизицию пригласили… Марину Цветаеву: «Так герцоги, в былые времена, приглашали на охоту». Дело было, правда, не на Украине, а на Тамбовщине
[1461], куда Марина Ивановна приехала за мукой и пшеном для детей, голодавших в большевистской Москве: «Едемте с нами <…>, целый вагон муки привезете. Вам своими руками ничего делать не придется – даю вам честное слово коммуниста: даже самым маленьким пальчиком не пошевельнете!»
[1462] Она не поехала, конечно, хотя прожила несколько дней рядом с продотрядовцами. О своем положении среди этих людей написала такими словами: «Я по самой середине сказки, mitten drinnen [изнутри (нем.).]. Разбойник, разбойникова жена – и я, разбойниковой жены служанка»
[1463].
Комиссары останавливались в лучших домах, быстро заводили себе прислугу. «Горничная, совсем девочка, спала в столовой на полу, отдельная комната ведь – “буржуазный предрассудок”! Часто она ложилась спать после 4-х часов утра – “господа” играли в карты, а в 6–7 она уже вставала»
[1464], – пишет автор воспоминаний, опубликованных в берлинско-пражском сборнике «На чужой стороне» в 1925 году: «Утром мужья-комиссары уходили на службу, жёны – две сестры – смотрели за уборкой комнат, которые старались устроить как можно лучше, как у буржуев. Конечно, они достали себе никелированные кровати. Блестящая никелированная кровать, особенно же золоченая, – это венец коммунистических мечтаний. Все такие кровати у нас в городе были реквизированы, и на них спали самые видные большевики»
[1465].
Большие начальники не наводили порядок, а нередко сами подавали дурной пример. Недавние бедняки, получив в свои руки оружие и власть, просто удержу не знали. Сын железнодорожного служащего из Луганска Климент Ворошилов, став командующим 10-й армией, вел себя как екатерининский вельможа. В январе 1919 года он ездил «в шикарном экипаже, запряженном шестеркой лошадей, в сопровождении десяти повозок с оруженосцами». За ними следовали «около 50 подвод, груженных полными сундуками, бочками и всякой всячиной»
[1466]. И ведь именно Климента Ефремовича Ворошилова догадались назначить наркомом внутренних дел советской Украины, то есть следить за порядком и законностью в стране. Что уж тогда говорить о рядовых бойцах революции! Среди них встречались и фанатики, и романтики, но было немало всякого рода проходимцев и просто уголовников, бандитов, которые спешили поживиться за счет всяких буржуев, «контриков» и «буржуазных националистов».
